Пьяная ночь - Владимир Германович Богораз

Гей, пье Байда мед-горилочку,

Та не день, не два...

Бинский запевает высоким бархатным баритоном, и мы подхватываем дружно, все сразу, с треском, с пламенем. Лянцер выводит рулады своим козлиным тенорком, и Полозов вторит октавой, и Андриевич выделывает горлом странные переливы, как будто волынка играет.

Мы называем эту триаду: цыган, коза и медведь. Андриевич -- цыган, Лянцер -- коза, Полозов -- медведь. И на самой высокой ноте Ирман вкладывает пальцы в рот и свищет. От его свиста звенит в ушах и будто раскалываются тесные избы. Весело, душа горит. Мы празднуем новый год, наступающий 1897.

А мы будем пить,

Горилочку лить...

Нас шестеро, мы сидим в избе перед пылающим огнём и пьём. Не горилочку, а крепкий спирт, вдобавок неочищенный. Пьём большими чайными чашками как будто воду. И закусываем мёрзлым маслом, которое Бинский принёс из чулана. Оно затвердело как камень и дымится от холода. И каждый кусок так и прикипает к нёбу. Но мы привыкли. Костёр или сугроб, кипящий чай и ледяная рыба, -- нам всё равно. Двадцать раз на день мы пробегаем взад и вперёд всю скалу тепла и холода. Щёки у нас поморожены, и пальцы позноблены, и всё давно зажило. Горло и нёбо у нас как будто лужёные.

Всё, что окружает нас, мы сделали собственными руками. Брёвна для этой избы мы срубили в лесу и сами вывели стены. Эти тяжёлые лавки мы сколотили из собственных досок, сами поймали рыбу, сами сбили это белое масло. У нас на дворе свои собаки, коровы, лошади. Даже шкуры для наших одежд мы сами привезли с тундры за пятьсот вёрст. Только спирт мы купили на деньги в казённом кабаке, во "царёвом кабаке", как говорят и поют на реке Колыме, по старомосковскому слову:

Меня матушка плясамши родила,

Меня кстили во царёвом кабаке,

А купали во зелёныим вине.

Мы живём теперь как новые полярные Робинзоны. Всего у нас много. Пьём-едим, не считаем.

В первые годы мы голодали и бедствовали. Но теперь мы приспособились. В летнее время мы можем работать не хуже туземцев, "на круг", "как солнце ходит", бессонное летнее солнце. Мы косим сено на болоте, по пояс в ржавой воде, ловим рыбу сетями и неводом, вершами и мерёжами, солим и сушим, квасим в ямах, морозим и запасаем целые горы. Наши лесные плоты удивляют даже якутских дровосеков. У нас три гнезда собак, и щенки нашего завода продаются дороже других во всём околотке. Мы стали крепче телом и даже как будто шире в плечах от этой дикой жизни и вольной работы. Слонообразный Полозов внушает общий страх. Его не дерзает затронуть ни один борец, русский или чукотский, на весенних игрищах Анюйской ярмарки. Бинский -- это красавец и гордость наша. За ним бегают все русские девицы и молодые-молодицы. Его соблазняют жёны местных Пентефриев статского и духовного ведомства. Впрочем, нравы его далеки от нравов Иосифа, скорее они похожи на нравы турецкого султана.