Балкон выходит на большой, полузаросший больничный парк. Парк красив даже и, тяжелой, угрюмо-дождливой, осенью. Красота его, конечно, так же чахла и болезненна, как и внешность тех, кто в нем иногда прогуливается — группами или поодиночке. Женщины в теплых кофтах поверх байковых халатов, мужчины, в вытянувшихся на коленях домашних пижамах и спортивных куртках… Как она заметила. женщины, сбиваясь в пугливую группку — стайку всегда о чем то переговаривались, негромко, вытягивая вверх странно исхудавшие, словно цыплячьи, шейки и выплевывая из бескровных ртов шелуху семечек или сминая в пальцах блестящие фантики карамелек. Мужчины же, оглядываясь на широкую аллею ведущую к больничному крыльцу, подпираемому двумя аляповатыми колоннами выкрашенными в ядовито-оранжевый цвет, нервно вытаскивали из карманов тонкие палочки сигарет, и вскоре выпускали из себя замысловатые струйки, колечки дыма Колечки те были неправильной формы: искривлены и тонки, сигареты выпадали изо ртов курильщиков и они сгибались пополам — не то от боли, не то от кашля, взявшего их в свои крепкие объятия….
Только один человек всегда как-то странно выделялся из общей массы гуляющих в хрупкой осени людей. Присев в сторонке, на скамеечке, он все время старательно что-то вырезал перочинным ножиком из сучков или кусочков коры. Как ребенок, он набивал полные карманы листьями, часто мокрыми от дождя и изморози, а потом подолгу раскладывал их на скамье, отбирая неповрежденные, яркие, многоцветные. Он вертел их перед собою, как зонтики, но будто бы смотрел мимо них и они все время выпадали из его тонких белых пальцев… И он не наклонялся — поднять их. О чем-то думал. Поправлял берет на голове: старомодный, фетровый, со смешно торчащим вверх темным хвостиком. Плотнее запахивался в замшевую куртку. Наверное, зяб. Иногда ей казалось, что он смотрит на ее окна. Однажды даже она решила, что он махнул рукою в ее сторону и приветливо улыбнулся. Слегка, потому что гримаса боли тотчас исказило его лицо. Конечно, ей все это показалось! Человек с букетом осенних листьев никак, никак не мог разглядеть ее из дали больничного парка! И все же, почувствовав какую-то неловкость, смутную тревогу она тогда отошла от окна…
* * *
Но на следующее утро он помахал ей рукою снова. И, собрав огромный букет из листьев клена, разбросал его по скамейке, сложив большое красно-желтое сердце — ожерелье.
А потом неожиданно поднял голову и улыбнулся. Кивнул. Словно приглашал на свидание.
