— А зачем он хотел все на нас свалить! — вспыхивает Макс. — Чего кричал, будто мы его сперва напоили? Из-за него мой брат в тюрьме гниет, не слыхали еще?
— Хробжицкие псы!
— Как они к нам, так и мы к ним!
Агнешка подождала, пока не улеглось возбуждение.
— А что случилось с сыном Пшивлоцкой, вам известно?
— Вот уж кого не жаль, — перебивает ее Пащук, у которого даже глаза сузились от злости. — Яблочко от яблоньки недалеко падает.
— Это очень скверно! — возражает Агнешка. — Нельзя допускать, чтобы дети дичали. Почему они швыряются камнями? Почему мучают собак? А почему вы не знаете, в какой класс должна ходить Геня? А почему, — обращается она к Бобочке, — у вашей Ули голова больная?
В глазах Бобочки загораются злые огоньки:
— Ты что, учительница или из полиции?
Агнешка наклоняется к ней и произносит громким шепотом:
— Да сейчас нигде во всем свете колтунов не сыскать. Про вас в газетах напишут.
Бобочку аж затрясло.
— Чтобы других учить, надо самой голову на плечах иметь! — кричит она. — Циркачка!
Напрасно Уля тянет бабку за рукав, глазами умоляя ее замолчать. Бобочка силой выпихивает ее за порог. Девочке все же удалось извернуться и на прощание послать Агнешке выразительный, неимоверно печальный взгляд.
Агнешка подходит к наковальне, берет запаянную трубку:
— Для самогона?
— Э-э, какое там! — небрежно бросает Герард. — Так просто, садовнику для часов.
Мужики не скрывают усмешки, однако многозначительно переглядываются: догадливая. Кузнец помрачнел и отнял у Агнешки змеевик, чтобы она его слишком долго не разглядывала.
— А ну, сбегай к Зависляку, — говорит он Юру, — отнеси, для него делали.
Кузница постепенно пустеет. Пащук ушел не попрощавшись. Макс, не рассчитывая больше увидеть что-либо интересное, добродушно поддразнивает Марьянека:
— …и что? Как же нам быть? Не хочешь со мной мириться?
— Дай дяде руку, — вмешивается Агнешка.
— Но у него же н е т руки.
— Есть. Вот он тебе ее протягивает. В знак примирения.
— Левую?
— Левую тоже хорошо.
Марьянек приподнимается на цыпочки и шепчет Агнешке на ухо:
— Я их не люблю. Всех троих. Они смеются над моей мамой.
Прокоп с хрустом потягивается и хлопает Юзека Оконя по плечу.
— Пора, дружище, ужинать. Пошли, малыш, отведем тебя к маме. А учительницу домой. После купания никогда не знаешь, чего больше хочется — есть или спать… Эх, Павлинка, Павлинка… Была у нас в Гусичанах за Бугом, — мечтательно произносит он, — отличная баня, в жизни другой такой не увижу…
