В погоне за провокаторами | страница 53
Это слово «эмоции» он произнес, смакуя, и его лицо выражало какое-то особенное блаженство авантюриста.
Он, молодой, очевидно, не хотел легко примириться с моими прозаическими предложениями — помочь мне в моих разоблачениях и после этого уйти в сторону и поработать два-три года над обеспечением своей новой жизни… без эмоций!
Мы расстались. Я обещал его вызвать, когда смогу немедленно дать ему нужные средства.
Мне казалось, приду я к эсэрам, эсдекам, кадетам, ко всем тем, кто верил мне, а таких было много, и кому нетрудно было найти пять-шесть тысяч франков, — и они дадут мне возможность вызвать Кенсинского, и я повторю с ним то же, что я сделал с Бакаем. Но сколько я ни ходил и к эсэрам, и к кадетам, я никого не мог убедить, что надо затратить эти гроши, чтобы усилить нашу борьбу с провокацией.
Больше Кенсинского я не видал.
…Привезенный мной из России список провокаторов сильно всех взволновал. Одни верили мне и помогали изобличать провокаторов. Другие — наоборот, защищали обвиняемых мною провокаторов и открыто готовились начать против меня самую беспощадную войну. Только удачное разоблачение Кенсинского и его бегство несколько сдержало пыл моих обвинителей.
Но вот в начале 1908 года я выступил с обвинением против шлиссельбуржца Стародворского[95].
В то же самое время на меня обрушилось давно подготовлявшееся нападение со стороны поляков за мои обвинения против их провокаторов.
Польская социал-демократическая партия, получившая от меня список обвиняемых провокаторов только для расследования, неожиданно опубликовала его в своей газете «Красное Знамя» с прямым указанием, что сведения идут от меня. Статья «Красного Знамени» подняла целую бурю в польской печати, и меня засыпали запросами и протестами, особенно по делу Бржозовского[96].
Таким образом, к лету 1908 года дела Стародворского и поляков-провокаторов выбросили на улицу во всем его объеме вопрос о борьбе с провокаторами.
Можно указать, как на общее правило: при разоблачениях даже самых гнусных и самых опасных провокаторов, по поводу которых потом не могли даже объяснить, как можно было хотя минуту их защищать, все они находили себе горячих защитников, кто ручался за них головой и кто с пеной у рта обвинял меня в том, что я легкомысленно гублю честнейших людей.
Глава семнадцатая
Обвинение Азефа в провокаторстве — Образование комиссии для расследования слухов о провокации в партии эсэров» — Приезд за границу Лопатина
Весь 1908 год, кроме меня, только очень немногие эсэры знали, что сущность поднятой мной борьбы с провокаторами заключалась вовсе не в тех именах, о которых все говорили и все писали. Для меня и для эсэров борьба с провокаторами и в то время сводилась главным образом к имени, которое в публике было известно только очень немногим — к имени Азефа. Вокруг этого имени у нас все время и велась скрытая для публики жестокая борьба.