— И что теперь? Как его вынуть?
Дед Назад задумался, поправил тугой воротник, безуспешно пытаясь его ослабить. Он провел было рукой, но она прошла насквозь, не задев камень.
Лера почувствовала движение за спиной — к ним с ворчанием приблизилась Хранительница:
— И чего ты притащил сюда девчонку, толку от вас все едино никакого? Шуму только вон сколько наделали.
— Про шум, это, она, верно, про Агафьюшку мою, — вздохнул дед Назар: даже здесь были слышны, хоть и приглушенно, ее вопли.
Уверенной рукой Хранительница дотронулась до семнадцатого камня. Тот загорелся синим. Затем, все вокруг замелькало, закрутилось, день мгновенно сменялся ночью, мелькая в глазах неистово ярким светом.
Затем вращение замедлилось, пока не остановилось вовсе. Лера почувствовала, как земля под ногами дрогнула, издав утробный, глухой стон. Желудок дернулся, едва, не выскочив наружу.
— А-а! Это что такое?! — Лерка испуганно присела на пыльный пол. Земля гудела все громче, раздался оглушающий треск, и, словно в замедленной съемке, на голову Лерке, ей под ноги стали падать крупные куски штукатурки, камни, фрагменты росписей и барельефов. А голограмма на месте пустующего провала рассыпалась, оставив после себя черную зияющую дыру. Затем камни, разбросанные по полу, будто подхваченные легким ветром, собрались в высокую кучу у стены.
На миг все стихло. Только в застывшей темноте ярко синел под завалами помеченный Хранительницей семнадцатый кирпич.
Воздух вокруг девушки сжался, словно воздушный мяч, с оглушительным свистом «разматывая» время и пространство в обратном направлении, голографическая проекция стены вернулась на свое место, закрыв собой провал. Поднимая столбы пыли, поднялся вверх и встал на свое прежнее место призрачно синеющий купол-шатер.
Закрутившись волчком вокруг, старая часовня, снова вернулась к своему первоначальному виду, одновременно существовавшему в двух мирах.
Глаза Леры встретились с пристальным взглядом деда Назара:
— Передай им: я их очень люблю. Обоих!
Образ старика стал стремительно таять, Лерка почувствовала тяжесть в голове. Руки и ноги, словно одетые в узкую и неудобную одежду, болели. Подташнивало.
— Лерка! Лерка, я тебя умоляю, не помирай! Прости, что тебя ненормальной звала, только не помира-ай сейчас! — верещала Гаша, и голос ее раздавался все ближе и отчетливее. — Люди!!!! ПОМОГИТЕ!!! Ей! Кто-нибудь!
Она с силой открыла глаза, прохрипела:
— Все норм. Не ори.
Она лежала на земле, голова на Гашиных коленях, ноги неудобно подвернулись под тело, затекли и теперь по ним стайкой бегали острые иголки. Избитые Агафьей щеки горели огнем:
