— Поглядел, Авдотья Емельяновна. Богато живете.
— Живем, как можем, ничего, — не без хвастовства заговорила Авдотья Емельяновна, собирая на стол. — Пчелишки, кабанчик, коза, коровенку содержали. Ну и курчишки, собачонка, кошонка бегают. С утра и до вечера по хозяйству: того накорми, ту подои. Хлопотно, зато сытно. Юлька вон: «Кулаки, помещики, стяжатели!» А как иначе? Не пожнешь — не поешь.
Юлька иронически фыркала в соседней комнате. Сергей молча сидел за обеденным столом в кухне, смотрел, как Авдотья Емельяновна ухватом вынимает из печи чугун со щами. На столе уже стояла тарелка с копченой колбасой и красной рыбой, ало пламенел на солнце мед в литровой банке. Сергей слушал и не слушал Авдотью Емельяновну: он думал о Юльке. «Я ведь и на заводе рассчиталась уже». Сергей только сейчас по-серьезному вдумался в эти слова. Почему рассчиталась? Зачем собиралась ехать в Красноград? Наверняка что-то неладно у нее.
— …а вот замуж выйдешь, поймешь: в хозяйстве и лишний гвоздь — сбереженная копейка, — снова донесся до слуха голос Авдотьи Емельяновны. — Ничего! Лизка вон тоже поначалу морщилась, а теперь, гляди, как добро с мужем наживают! Правильно я говорю, Сергей Васильич?
— А? Что такое, Авдотья Емельяновна?
— Умаялся, родимый мой! — всплеснула руками хозяйка. — Ну-ка вот щец похлебай. Мясные щи, наваристые, как чувствовала, что ты, гостек дорогой, приедешь!
Авдотья Емельяновна, кажется, и не постарела, только будто оплыла внизу: ноги, перевитые синими жилами, как тумбы, зад распирает, юбку — таких женщин называют бабищами. Но если бы встала за забор высотой в полроста человека, никто не поверил бы, что так несуразна у нее нижняя часть тела: лицо по-прежнему молодое, глаза чистые, тоже, как у Князевых, с синевой, седины нет и в помине, плечи по-девичьи узкие, грудь маленькая.
Если глядеть сверху, до пояса, Юлька похожа на мать. Да, Юлька, Юлька!.. Она обедать не села: ела в полдень, «заботится о талии». Это сказала Авдотья Емельяновна. Ну что ж, теперешних девушек волнует это — талия, а Юльке-то уж полнота совсем не к лицу.
Сергей машинально водил ложкой в тарелке, улыбался. Вот и вторглась в его жизнь новая человеческая судьба, и судьба близкая, родная!
— Да ты не мешай, щи-то не горячие, — сказала Авдотья Емельяновна.
— А не выпить ли нам по рюмке? — спросил Сергей, доставая с подоконника бутылку муската. Он вынул из кармана нож и выдвинул штопор. — Вино хорошее, крымское. Юля, ты не выпьешь вина?
