Дмитрий Николаевич вздохнул и замолчал.
— Вот съездишь в тайгу, а там, может быть, и домой. К Иго’ю и к Жене…
— Я надоел вам?
— Я, до’огой мой, готов не ’асставаться с тобой никогда… Так что ж случилось потом с этой дамой?
— С какой дамой?
— С кошкой.
— Она ушла, оставив нам воспитывать котят. Переселилась в соседнюю квартиру. Потом ее убили на черной лестнице.
— Отсюда мо’аль — не б’осай своих детей… — сказал Арсений и спохватился: это можно было понять как намек.
— Ты прав. Не бросай детей, даже если они уже выросли. Мне что-то вспомнилась эта кошка — очень умная она была — и как хватала всех за ноги и просила взять ее. Жалко. Мне всех последнее время жалко, и себя в том числе. Это что-то старческое.
— Скле’оз, б’ат, скле’оз, — сказал Обелин, — однако не ’аспускайся.
Он посмотрел на приятеля встревоженно: «Что-то мне эта кошачья драма не нравится».
— Я тоже люблю животных и не люблю, кстати сказать, охотников и охоту. Но с чего это ты ’асчувствовался, Дима?
— Мне кажется, я много в жизни делал зла. Непредумышленного, конечно. Много раз был безучастен к людям, к животным…
— Но ты же п’иютил кошку…
— Да. Сначала оттолкнул, но она повисла на моем пальто. Это было такое отчаяние, почти человеческое. Она думала о детях, не о себе…
— Ну, будет. Давай о чем-нибудь д’угом…
— Мне кажется, что у меня мало времени впереди. А я еще много должен людям… Успеть бы расплатиться.
— Успеешь. Га’анти’ую тебе лет т’идцать…
Погасла на потолке голубая лампочка, и забелело окно. В бледном свете наступающего дня лицо Дмитрия Николаевича показалось Обелину серым и нездоровым. Он подумал: «Стареет…» — как будто они не были ровесниками.
Дмитрий Николаевич неожиданно во время разговора заснул. Проснулся он в девятом часу. Проводница разносила чай. Обелин разложил взятую из дома курицу, бутерброды, но Дмитрию Николаевичу есть не хотелось. Он выпил только стакан чаю. Он все как-то тревожился по пустякам, без причины, сетовал, что поезд идет очень медленно, то выходил в тамбур, то возвращался в купе, и, когда поезд остановился на разъезде, посреди прорубленной в тайге поляны, он заявил, что намерен сойти здесь.
— Не глупи, — рассердился Арсений. — Что ты будешь здесь делать?
— Выйдем, — предложил Дмитрий Николаевич. — Посмотрим, что это за разъезд.
Они вышли из вагона. Воздух оказался неожиданно теплым. Пробилось солнце. Железнодорожная насыпь была высокой. Они сбежали вниз, на поляну. Здесь недавно вырубили лес, и торчало множество пней, сверкая желтым свежим срезом. Голубел начинающий оседать снег. Справа возносилась до небес тайга, у подножья ее, подо льдом, бурлила река Томь, выбегавшая из лесу, а неподалеку, тоже почти у самого подножья тайги, шло строительство поселка.
