Дмитрий Николаевич и Лиза остались одни. В больших матерчатых туфлях, которые в передней они надели сверх ботинок, они двигались медленно, не подымая ног. Дмитрий Николаевич остановился возле большого камня конусообразной формы.
— Надгробье, надо полагать.
На стендах лежали круглые латунные зеркала, металлические дверные ручки с изображением человеческих голов, с кольцом, продетым сквозь ноздри.
— Это дух, охраняющий дом. На Западе тоже встречаются такие ручки в некоторых старинных домах. Только там головы животных: лев, собака, лиса. Или птицы — орел, коршун…
— А вы бывали за границей?
— Много раз.
На латунном зеркале была надпись: «Той, которой мы желаем сто осеней радостей без горя».
— Такие зеркала носились как украшения.
— А что это за камни?
— Сейчас поглядим. Этот найден на речке Торлак…
Дмитрий Николаевич, сощурившись, начал разбирать мелкий шрифт перевода надписи, выбитой на камне:
— «С вами, моим Элем, моими женами, моими воинами, я разлучен на шестидесятом году. Моему Элю я был охраной. Я был князем шести родов моего народа…» А вот другой, найден близ села Означного: «Я, сильный князь Тудух, был разлучен в ставке со своей женой и свитой. Грозный, я выступил против врагов…
Если вы без хана, пусть плачет ваш голос. Если свита без героя — протестуйте. Я с вами разлучен, потому что враг мой был многочислен. Мне сорок пять лет…»
Дмитрий Николаевич обернулся к Лизе:
— А я разлучен с вами десятилетиями. Целой эпохой, целой жизнью, которая лежит между нами…
Она взглянула на него с удивлением. В глазах ее светилась радость:
— Я не понимаю…
— Нет, вы понимаете, я вижу это по вашему лицу. Послушайте, я хотел, я думал… относиться к вам по-отечески, но не вышло этого у меня… Вчера я догадался, что полюбил вас…
Огромную радость доставляет каждой женщине признанье в любви. Даже если она не разделяет этого чувства.
«Он любит меня» — вот слова, которые всегда произносятся с гордостью.
Теплеет душа, исчезает одиночество, беспомощность, обиды, женщина вырастает в собственных глазах и кажется себе достойной этой любви…
Лиза, вдруг похорошевшая, смелее взглянула на Дмитрия Николаевича.
…Латунные зеркала и домашняя утварь все так же поблескивали на своих полках. Молчаливые и многозначительные стояли надгробья, на которых были вырезаны прощальные слова уходящих из мира.
Дмитрию Николаевичу взгрустнулось — скоро, может быть, предстоит и ему уйти, оставив только что найденную любовь. Почему-то представилось ему собственное надгробье с такой надписью: «С возлюбленной, с женой моей я был разлучен. С кистью моей, служившей мне много лет, дающей радость и забвенье забот, я был разлучен на пятьдесят первом году жизни…»
