— Слушай, слушай их больше… — ворчали старшие санитарки. — А полы кто будет мыть?
И Лиза не решалась сказать им, что все эти разговоры тоже входят в ее обязанности.
Вместе с ней работали еще две санитарки — Гордеева и Кукунина. Екатерина Петровна Гордеева — женщина лет тридцати, усталая от семейных забот, постоянно досадовала, что приходится ухаживать «за чужими». Она была не добрая и не злая, и рассуждения ее всем были понятны, кроме Лизы:
— Своих дел не оберешься. За детьми некогда прибрать. Сколько времени собираюсь побелить хату — ну нет тебе времени. Круглые сутки крутишься — судно, белье, полы, — да душа с них вон! На что они мне сдались? С огорода своего больше возьму…
Ей всегда поддакивали. Только Лиза смотрела на санитарку осуждающе.
— Ты что глядишь? У тебя мужа нет, деток нет — значит, ты этого понимать не можешь. А лясы точить с больными — баловство. Я этого не признаю…
Екатерина Петровна называла больных «чужими». Лиза так к ним не относилась. Они были ее больными, и ей хотелось сделать для них как можно больше. Антонине Лавровне Кукуниной было за пятьдесят. Ростом она была с высокого мужчину. Плоское лицо с крохотным носом, рот безгубый и широкий, как щель почтового ящика. Отменная ее грубость распространялась на всех, кроме начальства. Больные боялись обращаться к ней с какими бы то ни было просьбами, а врачи и сам Решетников считали ее хорошей санитаркой — так уж она сумела себя им отрекомендовать. Она отличалась большой физической силой, была ловкой и умелой в работе. Даже сестры перед ней заискивали, особенно пожилая Феня Марковна. А молодая франтоватая Марина старалась по возможности не иметь с ней дела.
Из двух палатных врачей Лиза предпочитала хакаса Николая Николаевича Шишмаева. Докторша Зоя Львовна казалась ей какой-то безличной.
Лиза очень жалела больных и терялась от своей беспомощности — чем помочь?
Взять хотя бы Маринкину, которая срывает с себя одежду, плачет и громко молится. Поток ее слез кажется неиссякаемым. Когда спрашиваешь, о чем она плачет, Маринкина отвечает всегда разное:
— Маленького я похоронила.
— Да ведь это уж давно?
— Шестнадцать годочков было бы ему сейчас.
— У вас есть другие дети, внучка есть…
Маринкина машет рукою:
— Этого никогда не забудешь.
В другой раз она объясняет иначе причину своих слез:
— Всю жизнь работала, работала, а вот вошла в года, болею, и никому стала не нужна…
— Нет, нужны, — горячо говорит Лиза. — Вы очень всем нужны. Даже мне…
