Дмитрий Николаевич развернул их. Это был романс Рахманинова в старом, еще дореволюционном издании. На обложке нот была нарисована ветка персидской сирени. И эти ноты, а может быть, и девушка отчего-то напомнили Дмитрию Николаевичу детство. Мать его была аккомпаниатором в вокальном классе Ленинградской консерватории, и, бывало, к ним в дом приходили такие вот девушки разучивать свои романсы и экзерсисы, а на нотном пюпитре он часто видел романсы Аренского, Глиэра, Рахманинова в таком же издании. Только те девушки были русскими, а Одина настоящей хакаской.
Мельком на него взглянув, девушка взяла ноты и сунула куда-то за спину, но Дмитрий Николаевич успел разглядеть надпись, сделанную претенциозно-размашистым почерком: «Моей Одине» и неразборчивый росчерк подписи.
Арсений заговорил с Одиной о предстоящем спектакле, и Дмитрию Николаевичу не удавалось вступить в разговор, чтобы сказать артистке, как она ему понравилась. Одина слушала Обелина почтительно. К их столику пробирался высокий малый в меховой куртке. Шапку он только что снял и маленьким гребешком на ходу расчесывал светлые волосы.
— Наконец-то я вас нашел, — сказал он, ни с кем не здороваясь и обращаясь только к Одине: — Пошли домой. Я обещал твоему отцу, что доставлю тебя без промедления.
Арсений замолчал. Дмитрий Николаевич с любопытством разглядывал парня. Одина повернулась было к нему, но тотчас с вежливой улыбкой обратилась к Дмитрию Николаевичу:
— Познакомьтесь — Леонид Поярков. Поэт.
Молодой человек смутился, но сейчас же овладел собой:
— Ты так сказала, как будто бы я самозванец, а я самый настоящий поэт, и не местных масштабов, хотя пока еще только студент. А вы кто?
— Этот дяденька из Москвы, — сказал Арсений, — значит, тоже не местных масштабов.
— Ах, вот что? — обрадовался Поярков. — Тогда другое дело… — Он сел к их столику, не дожидаясь приглашения.
— А как же мой папа, который будет нас ждать? — насмешливо спросила Одина.
— Я извинюсь перед ним.
Пока Поярков подробно осведомлял Дмитрия Николаевича о своих успехах, Дмитрий Николаевич старался припомнить, где он слышал это имя: Леонид Поярков… Слушая его быструю и легкую речь, полную беспечной шутливости, добродушного и наивного высокомерия, находчивых шуток и неожиданных вопросов, Дмитрий Николаевич не хотел в него верить. Неожиданно для себя прервав Пояркова, он сказал:
— Я хоть и не читал ваших стихов, но почему-то не верю, что они хороши.
Стало тихо за столом, и тем неожиданнее прозвучал негромкий смех Одины.
