Бледные щеки Пояркова вспыхнули; он не нашелся с ответом и, вскочив, ушел, не сказав ни слова.
Одина, перестав смеяться, оглянулась ему вслед, но за ним не пошла.
Разговор возобновился, словно Поярков и не появлялся вовсе.
Потом они проводили Одину до дому и получили приглашение к обеду:
— Отец рад будет познакомиться.
Дальше шли вдвоем, и Дмитрий Николаевич спросил о Пояркове:
— Он кем приходится Одине?
— Да что-то в’оде жениха. Она девушка се’ьезная, и надеюсь, пе’едумает. Этот парень н’авится женщинам, но в’яд ли способен любить.
— Мне показалось, что Одина к нему вовсе равнодушна.
— Кто ее знает… А как Поя’ков с тобой заиг’ывал? Как девушка.
— В нем есть что-то. Ты знаешь… эти серые глаза с прищуром и дерзкий нос…
— Он хвастлив и заносчив, но это от молодости и успеха. Он, в общем, талантлив.
— Здешний?
— Да. Мать у него живет в Иркутске, учительница…
Они добрались до дома. Аннушка заснула, не дождавшись их.
А на другой день утром сон Дмитрия Николаевича был прерван: кто-то негромко стучал во входную дверь. Стучал долго, но с перерывами. Дмитрий Николаевич не вставал, спали и Обелины. Вдруг внезапная догадка сорвала его с постели. Набросив пальто, Дмитрий Николаевич спустился вниз и отпер дверь: перед ним стояла маленькая женщина в железнодорожной шинели. Смущенно улыбаясь, она начала было извиняться.
— Лиза! — крикнул Дмитрий Николаевич и втащил ее в дом.
Он втащил ее в дом. В сенях было темно и холодно. Рука у Лизы тоже была холодная и жесткая, шинель отсырела и тяжело висела на плечах. Они ощупью поднимались по лестнице в комнату Дмитрия Николаевича, и он все еще держал ее за руку. Он шел, оседая на каждую ногу, держал палец у губ и бормотал: «Тише, тише», хотя Лиза и так двигалась совершенно бесшумно. Когда они были уже у дверей, послышался кашель Обелина и голос Аннушки:
— Сеня, там кто-то ходит.
Показался Арсений в пижамных штанах и рваной стеганой куртке, наброшенной на плечи, — печи выстывали за ночь. Он поднял голову и поглядел с удивлением на Лизу и Дмитрия Николаевича.
— Ко мне, видишь, приехали, — неловко улыбаясь, пробормотал Смольянинов, выпуская Лизину руку.
— Отлично, — сказал Арсений, и на лице его появилось приветливое выражение. Он был гостеприимен и всегда искренне радовался гостям, в какое бы время они ни появлялись.
— Извините, что я в таком виде, сейчас все будет в по’ядке, — и он скользнул обратно в комнату. Дмитрий Николаевич беспомощно оглянулся — ему не хотелось вводить Лизу в комнату с неубранной постелью, он был несколько растерян и не знал, что ему делать.
