— Иду.
Вернулся, остановился посреди комнаты, сцепив пальцы, весь в напряжении нервов, и громко сказал:
— Клянусь не писать больше, пока…
Он не сумел бы выразить словами, когда позволено ему будет писать, но хорошо понимал, какое это должно быть состояние, и верил, что такое состояние еще будет.
Почти спокойный, спустился он к чаю и был даже весел, даже остроумен, так что Анна Александровна сказала Арсению, когда Дмитрий Николаевич ушел спать:
— Дима сегодня был такой, как, помнишь, на даче под Ленинградом. Когда он сделал Жене предложение…
Когда Дмитрию Николаевичу разрешили выходить, они отправились на генеральную репетицию пьесы Обелина, которую после Нового года должен был поставить Хакасский театр.
Пьеса из жизни дореволюционной Хакасии не понравилась Дмитрию Николаевичу. На репетиции было скучно.
Актеры не играли, а равнодушно выполняли указания режиссера. Пьеса шла на хакасском языке, но сюжет ее был несложен, все было понятно, и развязку ничего не стоило угадать. Понравились Дмитрию Николаевичу только песни, которых в пьесе было много. Хороши были и голоса исполнителей.
Разумеется, Дмитрий Николаевич ничего не сказал Арсению о пьесе. На вопрос друга он благодушно кивнул и заметил, что ему понравилась актриса, игравшая главную роль.
— Это Одина Т’убаева, дочь ди’екто’а теат’а. Я тебя с ней познакомлю. Ну а пьеса? Это ведь главное. Хотя в общем-то не главное. Главное спектакль в целом. У нас п’ек’асный ансамбль, не п’авда ли? Они сейчас иг’ают под су’динку. Бе’егут силы. Посмот’ишь, каковы будут на спектакле. Молодежь все…
Дмитрий Николаевич был рад, что мимоходом заданный вопрос о пьесе опять проскользнул незаметно.
Наконец кончилось скучное действие, и актеры ожили. Еще не снявши грима и не переодевшись, они стали сами собой: зашумели, как школьники, услышавшие звонок на перемену. Один за другим шумно спрыгивали с подмостков, на ходу стаскивая парики и бороды. Развеселились, довольные, что кончилась репетиция и они свободны. Окружив Арсения, они оттерли его от Дмитрия Николаевича. Он остался один, издали наблюдая, как друг его, возбужденно смеясь, кому-то пожимал руки. Режиссера он обнял и поцеловал. Все были заняты друг другом. Никто не обращал внимания на Дмитрия Николаевича.
Кутерьма продолжалась довольно долго. Дмитрий Николаевич был обижен. Он чувствовал себя гостем, которого плохо приняли. Он даже собрался было уйти, но провести вечер в одиночестве не улыбалось ему. Ему тоже хотелось быть среди актеров, и он подумал не без горечи, что все-таки нет ничего радостнее молодости, какой бы она ни была суровой. Но вот совсем рядом раздался голос Арсения:
