Анна Александровна поглядела строго:
— Как глупо, что ты смеешься. — И к Дмитрию Николаевичу: — Мне жалко мальчика. Почему же так?
И Дмитрий Николаевич с горячностью, потому что его и самого это тревожило, принялся объяснять ей, что между ними нет ничего общего, что Игорь не умеет «стремиться», что он как-то противоестественно равнодушен к своему будущему и к тому, чем ему придется в жизни заниматься.
— А сколько ему лет?
— Девятнадцать.
— Это не так ст’ашно: не огляделся, не нашел себя, — сказал Арсений, внезапно ставший серьезным. — У меня нет детей, но я знаю молодежь лучше тебя и люблю ее. Мне п’иходится иметь с ними самые тесные отношения и в теат’е, и в музыкальной школе… Вот пойдешь со мной на ’епетицию, и я покажу тебе молодых акте’ов. И знаешь — поглядишь на чужих, лучше поймешь своего.
Дмитрий Николаевич с сомнением покачал головой:
— Скорее могло бы быть наоборот. Впрочем, здесь что-то другое. Не извечная проблема отцов и детей, как ты, кажется, думаешь. Просто я в какой-то момент проглядел мальчика: был ребенком, подростком, и как-то вдруг стал юношей. Смотрю — ничем на меня не похож, не похож и на мальчика, которым был. Что-то в нем исчезло свое, родное, и стал как все, как любой его сверстник.
Анна Александровна вздохнула:
— Пожалуй, вам от этого хуже, чем ему.
— Отчего же?
— Оттого, что у него вся жизнь впереди. Вы скоро не будете ему нужны, а он вам, напротив, будет очень и очень нужен. Ах, как природа несправедлива! Вы не любите вашего сына, а у нас нет сына, которого мы могли бы любить.
— Не то что совсем не люблю… Вы не так меня поняли, Аня…
Но Анна Александровна переменила тему разговора, и в тоне ее появился холодок. Дмитрий Николаевич был собой недоволен: «Ведь все это совсем не так, как ей представляется. Сложнее. А она вот как растолковала…»
Однако раздумывать на эту тему ему не дал Арсений. Он тотчас после завтрака заставил его заняться благоустройством комнаты.
А потом они пошли пройтись — репетиция была назначена на семь вечера, так как спектакля сегодня в театре не было. Они пошли по направлению к вокзалу, и Арсений всю дорогу рассказывал о своих друзьях: о семье директора музыкальной школы, о театральной молодежи.
Дмитрий Николаевич почти не слушал. Мысли его были заняты вопросом: узнает ли он что-нибудь о Лизе?
На платформе стоял состав, и был тот же час сумерек, что и вчера, когда Дмитрий Николаевич покинул вокзал. Казалось, он отсюда и не уходил. Только состав был еще пустой, но, когда они подошли ближе, Дмитрию Николаевичу показалось, что его окликнули, и это был женский голос, и ему почудилось — Лизин. Но из дверей вагона выглянула незнакомая проводница. Она скользнула взглядом по их лицам и равнодушно отвернулась. Дмитрий Николаевич спросил:
