Я не слушала более, о чем они говорят.
Леня потащил женщину в воду. Она, хохоча, отбивалась. Потом они поплыли. Стали видны только Ленина красная шапочка и ее — голубая.
Я перевернулась на другой бок и вдруг увидела, как черепаха с удивительной для нее быстротой уходила. Она спасалась из плена, она не хотела стать развлечением для детей. Я удивилась, как быстро она шла, и тотчас мелькнула у меня мысль накрыть ее сарафаном, а потом отнести в горы. Я оглянулась — на меня никто не глядел. Я поползла за черепахой, догнала и прикрыла ее сарафаном. Они уже подплывали к берегу. Как бы взять ее незаметно? Она большая. А полотенце? Хорошо, что я его захватила — обычно я не вытираюсь, гораздо приятнее высыхать на ветру.
Я уже уходила с этой черепахой под мышкой, как вслед мне донесся мужской голос, в котором звучало огорченье:
— А где же черепаха? Вот, лопухи, проворонили!
— Далеко она не могла уйти. Они медленно ходят, — оглядывалась женщина. И супруги принялись искать. Леня молчал. Мне вдруг показалось, что он идет за мной, что он видел, как я ее завертывала в полотенце.
Я обернулась. Он действительно шел за мной, но на порядочном расстоянии. Я пошла быстрее. Ах, как мне это было досадно! Если бы не черепаха, я, напротив, замедлила бы шаги. И мне удалось скрыться. Но это еще не все. Странно, но именно из-за этой черепахи все так случилось…
Вечером я унесла ее в горы и выпустила в ущелье, где текла речка Бзыбь. Она обрадовалась и поползла в кусты. А я осталась стоять. Сверху видны были очертания города. У нас нет сумерек, темнеет вдруг, но есть какой-то короткий миг, когда солнце, не успев еще завалиться за море, плещется на горизонте и зажигает воду докрасна. А у берега все — вода и камни — подергивается мраком. Отсюда красиво было смотреть, и я не уходила. Задумалась»
Вдруг за спиной моей посыпались камешки, кто-то спускался с горы. Я обернулась — это был Леня. Я думала, что он пройдет мимо меня, и отступила в кусты. Мне стало весело и страшно. Но он остановился. Он вообще, как я заметила, общительный человек.
— Здравствуйте, — сказал он, — что вы тут делаете?
Я пожала плечами;
— Гуляю.
— Не боитесь?
— Кого?
— Шакалов.
Я сказала «нет».
— Напрасно. — И он подошел ко мне ближе.
И тут я пожалела, что не принарядилась, что я вообще хожу неряшливо, — мне девчонки давно об этом говорят. Я была в сарафане, который выгорел добела; в маминых растоптанных босоножках — они мне на два номера велики. Косы у меня тогда были довольно толстые, но непричесанные. Я заложила ногу за ногу — сарафан мне был очень короток, сцепила пальцы и опустила глаза. И вдруг он сказал очень строго:
