Потом он спал долго и проснулся, когда было уже совсем темно. За окном стеной стояла тайга — белая от снега, с резкими пятнами прочерни там, где, посторонившись, приоткрывала она тесные дорожки, ведущие в глубь просторного и темного своего дома.
У подножия тайги бежала бесшумно коричневая подо льдом речка. Ее Дмитрий Николаевич не мог увидеть в темноте, не мог и услышать. Он угадал ее по редким белым заплатам льда, которые наскоро раскидал внезапно наступивший ночной морозец.
Утром, заспанный и вялый, он вышел из пустого купе с полотенцем через плечо; насупясь, он поглаживал небритые щеки. В коридоре было еще пусто, но вслед за ним в уборную устремились еще двое пассажиров, неприязненно поглядывая друг на друга и на Дмитрия Николаевича.
«Но я-то ведь первый. Неужели будут спорить?»
Валя отпирала уборную.
— А Лиза спит?
— Спохватились. Давно уже в Иркутске.
— Как же так? Почему? Кто ж вас будет сменять?
— Дуся Пыжова. Заходите — познакомлю. Тоже неплохая девушка.
Пока Валя рассказывала, что Лизу отпустил начальник проводить пассажирку с ребенком, уборную заняли.
— Эта пассажирка не в самом Иркутске живет. Ей еще с десяток километров на лошади ехать, — объяснила Валя. И опять, принимая игривый тон, пригласила: — Заглядывайте! С Дусей познакомлю.
Дмитрий Николаевич отнес конфеты девушкам, но расспрашивать о Лизе постеснялся. «Еще бог знает что подумают».
Настроение у него испортилось, и остальная часть пути показалась ему очень длинной. Сам на себя досадуя и удивляясь, он все возвращался к мысли, что Лизы он больше не увидит, и было ощущение потери…
…Я еще в школе надумала стать врачом. По дороге в школу я часто встречала девушку с небольшим чемоданчиком в руках. Из-под ее короткого пальто виднелся белый халат. Она была молодая и строгая. И я хотела стать такой. Эта девушка была наш участковый врач. Прохожие почтительно с ней здоровались, и я думала: «Хочу, чтобы со мной так же здоровались и провожали меня взглядом».
Иногда докторшу останавливали и спрашивали о чем-нибудь. Она отвечала сдержанно, кратко и, кивнув, уходила. Мне казалось, что власть ее над людьми очень велика. Каждое ее слово дорого стоило, и она знала это. Она казалась мне образцом, и я пыталась воспроизвести ее манеру разговаривать, смотреть, ходить так, чтобы не дрогнула ни одна складка юбки. Подруга Люба смотрела на меня с удивлением: «Что это с тобой? Ты рассердилась?»
Потом я поняла, что подражаю только высокомерию этой докторши и держать себя так у меня нет никаких оснований: никто не кланялся мне почтительно, не провожал меня благодарным взглядом.
