Женщина в черном | страница 13

— Что же поможет?

— Я абсолютно убежден, что человек может помочь себе Только сам или… опираясь на помощь своих друзей. Я имею в виду, конечно, настоящих друзей, таких, как… таких, ради которых я бы жизни не пожалел. Мне ведь тоже иной раз так доставалось, что… Я расскажу вам как-нибудь. Но я никогда не падал духом, даже когда был совсем один. А теперь, когда встретил вас… — Никита смутился и замолчал, боясь, что помимо своей воли выскажет то, что без конца твердил наедине с собой все последнее время.

И Инга тоже почему-то смутилась, поспешно взглянула на часы и быстро проговорила:

— Ой, Никита, мне пора. Тетя, наверное, опять ищет. Да и дедушка…

— Но вы хотели о чем-то поговорить со мной?

— Да… Да. Но все это не так просто. Надо собраться с мыслями. А сейчас я просто не знаю, как и сказать вам… Я сама не могу разобраться в том, что гнетет меня… Но я расскажу вам все-все. Больше некому. Только в другой раз, хорошо, Никита?

— А когда мы еще встретимся? Вы снова станете бывать у нас, в читальном зале?

— Не знаю… Все эти дни дедушке очень нездоровится. Я просто боюсь оставить его одного.

— А если я снова мимоходом загляну сюда? Ну, скажем, завтра, в это же время?

— Завтра, в это же время… — Инга с минуту подумала. — Ну, что же… Тогда я, может быть, снова окажусь в беседке. Если не случится ничего особенного, — поспешно добавила она, взглянув на зашторенные окна дома.

— И я смогу снова окликнуть вас?

— Не надо. Я сама увижу, что вы пришли, если буду в беседке. До свидания, Никита.

— Всего вам доброго, Инга, — он проводил ее взглядом до кустов сирени. А потом долго еще мерил шагами пустынную просеку, не спуская глаз с засветившихся окон дачного особняка.

Это произошло на рынке, куда Никита зашел по пути в университет, чтобы купить немного яблок. Здесь было, как всегда, не протолкнуться, и он не сразу обратил внимание на большую толпу женщин, сгрудившихся у одного из прилавков фруктового ряда. Однако когда он подошел ближе, то увидел нечто такое, что не сразу могло дойти до сознания нормального человека: две здоровенные бабы-торговки крепко держали за руки хилого светловолосого мальчонку лет шести-семи, а третья, с перекошенным от злобы лицом, пыталась сдернуть с него штанишки, зажав в руке широкий кожаный ремень. Мальчонка не говорил ни слова, не плакал, не сопротивлялся, лишь в глазах его, полных недетской ненависти, застыла смертельная тоска.

Острой жалостью полыхнуло сердце Никиты.