Что же касается наших отношений с Ириной, то я надеялся, что всё возобновится, когда её выпустят из заключения, и мы будем так или иначе вместе. Но, освободившись, она мне позвонила и сказала, что заочно познакомилась в мордовских лагерях с другим политзаключённым, молодым историком и поэтом Вадимом Козовым, которого я смутно помнил, поскольку он был в знаменитой группе марксиста-диссидента Краснопевцева на историческом факультете МГУ. И что, когда он тоже получит свободу, она будет с ним. Не скрою, это стало для меня ударом. Но когда в 1972-м меня снова пустили в СССР, я первым делом взял такси и поехал в Потаповский переулок. Вадим вышел встречать меня на улицу, я его сразу узнал: его взгляд (один глаз у него был стеклянный), его улыбку, его поступь. Мы возобновили знакомство, подружились мгновенно – и навсегда. В 1981-м, когда благодаря давлению французской общественности ему дали разрешение на выезд из СССР во Францию, он принял решение не возвращаться. Ирина смогла присоединиться к нему только в 1985-м, в самом начале перестройки.
После завершения армейской службы я возобновил академическую карьеру. Получил назначение в Тулузу. Мне очень повезло: сейчас молодые мои коллеги-гуманитарии ищут себе университетское место в течение минимум десяти лет. А я получил сразу два предложения: в Экс-ан-Прованс и в Тулузу. Я предпочёл Тулузу, где и состоялась наша встреча с Люсиль, моей женой.
Я преподавал в университете под началом знаменитой Элен Пельтье-Замойской, которая была дочерью военно-морского атташе Франции в СССР, в конце сороковых – начале пятидесятых училась в Москве, переписывалась с Пастернаком, а позже тайно вывозила рукописи неподцензурных романов Синявского и Даниэля и передавала их французским издателям. На весь мир прогремело её заявление агентству “Франс Пресс” в феврале 1966 года, когда Синявского и Даниэля приговорили за публикации на Западе к семи и пяти годам соответственно:
Я не нахожу слов, чтобы выразить свое потрясение… Они мои друзья. Понятно, что я от них не отрекусь. Я им помогала, это верно. Я принимаю полную и исключительную ответственность за эту помощь. Я всегда соблюдала полнейшую тайну в отношениях между моими французскими и русскими друзьями. Никого, кроме меня, нельзя обвинить…
Элен вышла замуж за польского скульптора Замойского, так что дружба с ней – это часть моей дружбы с Польшей. И с Россией, разумеется.
А Люсиль преподавала русский язык в женской гимназии. У нас поначалу были отдельные квартиры, а потом общая – с видом на главную базилику Тулузы, Сан-Серна. Напротив, в старой части Тулузы, была библиотека. Я занимался в читальном зале, а Люсиль мне махала из окна: приходи на обед. Это, конечно, было чудное время.
