Заря встаёт.
Ночь тает медленно и всё ещё грозит сном, сотканным из кошмарных видений.
Капли росы блестят на оконном стекле и собираются в ехидно смеющуюся русалочью рожицу.
Лёгкий ветерок бесстыдно отодвигает занавеску и заглядывает в девичью спальню. Перелистывает страницы в недочитанной книге. Звенит колокольчиком. Холодно целует девушку в висок и тут же ныряет к ней под одеяло.
Робкий стук в дверь.
На пороге кормилица с заплаканными глазами. Женщина в образе. Не имея собственных детей – она страдает за свою воспитанницу. Впечатление, что барышня не замуж выходит, а на фронт едет, причём безоружная.
Анастасия не помнит вкуса её молока. Не помнит нежности её глаз, тепла её рук. Она видит женщину с распухшими ногами, красными глазами и руками, покрытыми шрамами от расчёсов. Не хочется её ни обнимать, ни говорить с ней. От кормилицы пахнет кухней, где всю ночь ощипывали кур. В носу щиплет в её присутствие.
Женщина вздыхает и охает. В руках её поднос с чашкой бульона.
Суп дрожит и булькает. Первым глотком расплавленного золота жира Анастасия обжигает нёбо. Ночь уходит окончательно. Новый день начинается с боли.
Кормилица льёт воду в таз и приглашает барышню умыться.
Вода отражает ночной кошмар – лицо бедной девочки, заточённой в решётку собственного безумия. Девушка отталкивает кувшин прочь – он разбивается на тысячу осколков и, каждый из них глядит в сторону Анастасии острым концом.
Небо затягивается свинцовым занавесом. Глухо урчит первый в этом году гром. Шквал ветра проверяет оконную раму на прочность.
Ворон скачет по подоконнику и бьёт клювом в стекло – просясь в дом на постой.
С далёкой колокольни долетает звон колокола.
Венчальный звон кормилица принимает за похоронный набат.
– Горе-то какое! – воет не к месту старуха. – Для того ли я тебя растила!
– Подай платье и пропади пропадом! – Анастасия решительно распахивает окно. – Я выйду замуж, даже если сегодня мир перевернётся!
Ворон не решается войти внутрь – люто сверкают очи девушки.
Город просыпался под аккомпанемент битого стекла.
Люди выглядывали из окон и от увиденного маскарада спешили закрыться накрепко ставнями.
Разношерстная толпа с платками на лицах крушила всё на своём пути – скручивали фонарные столбы и выковыривали брусчатку из мостовой. Но самое жуткое – это было предводительство колонны погромщиков городовым.
Мрачные мысли приходили горожанам на ум, что наступила всеобщая мобилизация, или эвакуация, или японская кавалерия входит в город, и всё это с разрешения городских властей.
