Уже в предрассветный час, когда мисс Говард почти уснула в объятьях своего любовника, он опечаленно выдохнул очередное признание:
– Знаешь, человек умирает ровно столько раз, сколько раз теряет свою любовь… Через три дня ты выйдешь замуж, а я сыграю свои похороны…
– Джозеф, это несправедливо! – тихо отозвалась Амелия, затем скатилась с груди журналиста и легла к нему спиной, он сразу же обнял возлюбленную за талию, прижимая к себе. – Тебя никто не запирает в клетку, как трофей. Твоя жизнь продолжится, а моя застынет! Однажды ты забудешь меня и женишься по любви, я уверена. Мне же суждено играть роль до конца своих дней… Ну или до конца дней ублюдка Байрона.
– Благо ему недолго осталось… – усмехнулся Фостер.
– О, этот жеребец переживёт нас обоих, – с издёвкой ответила Говард.
– Старая лошадь лишь с виду красива. А по факту она слаба и немощна, – сонно произнёс Фостер, прикрывая глаза.
Амелия тяжело вздохнула. До рассвета оставалось около часа. Наступающий день обещал быть тягостным для обоих. Говард предстало заполнить ещё целую сотню ненавистных приглашений, а Фостеру – начать статью о свадьбе женщины, что была любовью всей его жизни.
«Коль твердости в мужчинах нет, тогда
И женщинам простительно паденье».
Уильям Шекспир
«Дорогая Амелия…» – скрежет пера, зачёркивающего слова, и Даниель скомкал очередной лист бумаги, отправляя его в камин. Пламя в мгновение ока обрушилось на жертву, со страстью уничтожая замысловатую форму. Вспышка. Неудачное письмо рассыпалось пеплом, как и надежды джентльмена, пытающегося облачить в словесную форму собственный провал.
На столе мужчины стояла наполовину початая бутылка скотча. Последние несколько глотков детектив делал прямо из бутылки, потому что десятью минутами ранее со злости зашвырнул стакан в стену.
Каково это – чувствовать себя ничтожеством? Жить в иллюзорном мире, обладать властью, которую в любой момент может изничтожить собственный родитель?
– Я раздавлю тебя как мерзкого таракана и оботру подошву о твоё же пальто! – сквозь зубы процедил судья на угрозу сына разгласить судебной коллегии низость его мотивов относительно мисс Говард.
Байрон-младший бросил сие сгоряча, а точнее, от отчаянья, понимая, что проигрывает в споре.
– Вы не посмеете, сэр, я ваш единственный наследник! – очередная глупость со стороны детектива.
– Не посмею?! – судья мерзко рассмеялся, вставая с дивана и тыча в сына указательным пальцем. – Щенок! Всё, что ты имеешь, моя заслуга! Тебя бы выперли из университета ещё на первом курсе, или ты забыл, сколько мне пришлось заплатить ректору, дабы он скрыл позорные подробности твоей личной жизни? И он ещё смеет обвинять меня в бесчестии! А не ты ли обрюхатил юную мисс Кэтрин, а после сослал её к родственникам в деревню? Я до сих пор плачу за твоего выродка, чтобы её семейка держала рот на замке!
