Сезон чавычи почти закончился, и папа говорит, что до него дошли слухи о братьях Сэма. Они сошли с парома, но как и где, ему неизвестно. Папа теперь постоянно сидит у радиоточки, пытаясь выяснить это так, чтобы не выдать Сэма. Задача не из легких, и я вижу, что Сэм переживает. Он подпрыгивает всякий раз, когда из репродуктора доносится треск помех.
Я потеряла чувство времени, это случается, когда живешь на лодке. Здесь, на качающемся сорокашестифутовом пространстве забываешь обо всем плохом. Ну или почти обо всем. Я до сих пор иногда репетирую про себя, как говорю папе, что мне нужно лететь в Фэрбанкс на смотр танцоров. Теперь, когда папа и дядя вовсю пытаются помочь Сэму, который беспокоится о братьях и постоянно о них спрашивает, на лодке особенно сильно ощущается необходимость действовать быстро. Знаю, я тоже могла бы принять во всем этом участие, да я и не сижу сложа руки, но если папа и дядя так самоотверженно помогают Сэму, то почему они не могут понять, что моя жизнь состоит не только из этой лодки?
Сэм сейчас одет в старую папину толстовку серого цвета и в еще более древние зеленые непромокаемые штаны, которые подвернуты в три слоя, чтобы он в них не запутался. Все его лицо измазано рыбьей кровью оттого, что он слишком низко наклоняется, когда вырезает из тушек артерии. Это проблема всех новичков, но я этого ему не говорю. На прошлой неделе я заметила, что больше не смотрю на Сэма так, будто пожираю его глазами. Я пытаюсь скрывать свои чувства.
Но когда он улыбается, меня потряхивает. Что это? Почему я не могу устоять на ногах? Наверное, мы столкнулись с другой лодкой. Так я себя успокаиваю, пытаясь не смотреть на коричневую родинку над губой Сэма, которая теперь сливается с красно-бурыми пятнышками рыбьей крови, брызнувшей ему на лицо.
— Так, хорошо, я свои десять рыбин выпотрошила. Наверное, нужно снова запустить снасть, — говорю я.
Мы уже начали по-доброму подкалывать друг друга, как это всегда случается на лодках. Сэм быстро научился делать много всего, но мне все еще приходится по второму кругу потрошить после него рыбу. Я никогда раньше не была одной из самых опытных на лодке, и теперь я будто смотрю на себя в прошлом, когда мне разрешали прикасаться только к горбуше: это отвратительные вонючие мелкие рыбешки, которые стоят немного. Еще у них отовсюду вытекает серая слизь, но раньше мне это даже нравилось.
Глядя на Сэма, я вспоминаю, каково это, когда рыбалка тебя по-настоящему увлекает, а не наводит тоску. Но тут я замечаю, как на нас из окна рубки озадаченно смотрит папа. Интересно, о чем он думает: о рыбе или о том, что его дочь хохочет, стоя у удилищ вместе с парнем, которого она вытащила из океана. Мне хочется верить, что о рыбе.
