— Ну, мама, — сказал Леонид Васильевич мягко, — зачем ты так! Она женщина молодая, что ты вмешиваешься!
— Я сама молодая была, когда вдовой осталась, да за мужиками-то не бегала.
— Она тоже не бегает. Очень скромная, милая женщина. А что пришел парень да спросил, что тут такого! Зачем лишнее наговаривать!
— Как же, али я не знаю! Ночью иной раз не спится, слышу, в дверь-ту к ней или в окошко: тук-тук. Она откроет — значит, ждет.
— Ну и что? Не вижу тут плохого. Это ее дело. Она тебе исправно платит, какие могут быть к ней претензии!
— Чтой-то больно хорошо! — возвысила мать голос. — Она будет тут… меня позорить.
— Ты по ночам спи покрепче и не слушай, кто к кому в окошко стучится.
— Ишь как! А вот я предупредила, так, гляжу, обиделась. Хоть и здоровается, а все, вижу, косится. Ну, нынче позвала, когда ты руку-то порезал: то ли, думаю, выйдет, то ли нет — ничего, не сердится. Отходчивая, зря не скажешь. А парень-то уж не ходит, не вижу и не слышу.
— Может, вы любовь у них расстроили, — сказала невестка с укором.
— Да кака така любовь! В постели-то спать!
Мать смотрела на них ястребиными глазами.
Наступила продолжительная пауза.
— До чего ты немилостива! — сын вздохнул. — Ведь Лиля с тобой внимательна, всегда готова помочь и по хозяйству, и с лекарствами. Сама же говорила: чуть что, так к ней. И из Москвы продукты возит…
— Дак и я ей помогаю! Весной-то два ведра картошки дала. Это, считай, по три рубля ведро, шесть рублей…
Леонид Васильевич поднялся из-за стола, боясь, что сорвется на резкость и разговор кончится неладом.
Поначалу-то казалось, что работу эту они сделают быстро. Но не тут-то было! Охапку на руку накласть — надо присесть, а наложишь — еле разогнешься. Горбыльки-плашки сырые, тяжелые, а привычки к такой работе не было ни у Нины, ни у кого. Мать же на руку накладывала не меньше их и в шаге не отставала.
— Посиди, мам! — просили они. — Не твое это дело.
— А чтой-то? — строптивилась она. — Чай, все вам полегче! Я потихоньку.
Она была деятельней их, однако все-таки устала. Решив облегчить да ускорить дело, выкатила одну из детских колясок, нагрузила дровами, повезла; колясочка — кувырк…
— Мам! — уже сердито приказал сын. — Чего ты тут?.. Сказали же: перетаскаем. Сядь вон на лавочке и сиди, поглядывай.
— А штой-то!
Сложила уроненное, повезла, и снова колясочка — кувырк на бок. Плашки-горбыльки, как намыленные, разъехались вроссыпь.
— О господи! — вздохнула Нина, адресуясь к одному мужу. — Хоть бы ушла с глаз долой. Без нее справимся!
