Мать подошла:
— Чай, мешает палец-то?
— Ничего… Не отрубать же его!
— Так уж, знать, не мастер, вот и обрезал.
Он промолчал.
— Кабы тебе эти… тиски, вон как у Бориса, — последовал совет. — Зажать пилу-то!
Это верно, тисочки нелишние в таком деле, как заточка пилы. Да еще верстачок! Да еще набор таких и сяких инструментов!
— Буде, схожу к Пикулевым, а? Я и завсю: как чуть чего, так к ним иду.
— Не ходи.
— Да долго ли мне!
И она отправилась. Он остановил ее рассерженно:
— Сказал же: не ходи! Из-за каждой мелочи бегаешь к соседям… Нехорошо.
— Да что им, жалко, что ли! Чего ты взъерепенился!
А тут еще палец болит, зараза! Проклятая пила!..
— Экой озырь упрямой, — проворчала мать, отходя.
«А, вот чем эта Лиля напомнила мне Таечку! — внезапно догадался он. — Однажды я она тоже бинтовала мне руку и как-то все было очень похоже… Я тогда косил вот здесь, у крыльца, стал точить косу бруском и полоснул по пальцу… вот шрамик. А Тая подошла пожалеть, потом бинтовала… Заглядывала в глаза… Да, да, все так же… Словно вчера…»
— А пойду-ка я в лес схожу, — сказал он, бросая свое занятие.
Вдруг пропал интерес к хозяйственным делам.
— Штой-то ты! — удивилась мать. — Точил-точил, да будто в бок его кольнуло: в лес захотел!
— И я с тобой, — тотчас заявила Нина.
— Вдвоем завтра пойдем. А сейчас мне что-то хочется одному побыть. Ты извини.
Слава богу, не обиделась жена. Она редко обижалась на него.
— Чего тебе там, в лесу-то? — спросила мать. — Чего ты туда утяпишься?
— Принесу жердей — изгородь надо новую городить!
— А-а… Ну, конечно… Знамо, пригодятся!
Она немного успокоилась: не гулять идет сын — за делом.
Леонид Васильевич взял в сарае маленький топорик и, поигрывая им, отправился берегом реки, потом по мосточку деревянному… по улочке окраинной… О-о, теперь это была уже отнюдь не окраинная улочка! За нею понастроились еще и еще.
Раньше прямо за мостиком начиналось поле, которое рассекал извилистый ручей, поросший кустами. Так то раньше! Сколько лет-то прошло.
Сюда, между прочим, они ходили с Таей гулять. Тут можно остаться совершенно одним — и в том было их настоятельное желание. Поэтому как дома, при матери, им ни поговорить, ни приласкаться.
Чудное тут место! Разнотравье вдоль ручья, разноцветье, а запахи какие! А сколько было жаворонков! Так и звенели, так и звенели. Что-то нынче не слыхать… Тая, бывало, придет сюда и обязательно распоется. Она любила петь.
В нем ныне жило такое чувство, словно она умерла. Потеря ощущалась столь великой, что как раз можно было сравнить именно с безвозвратной утратой, то есть со смертью. Она умерла… нет, жила в нем, жила! И чем старше он становился, тем отчетливей прорезались дальние воспоминания.
