Супруги некоторое время гуляли молча.
— Знаешь, не обращай внимания, что она там говорит. Делай и делай, как считаешь нужным. Бери пример с меня: я ей не возражаю, а поступаю по-своему. Она мне: выключи газ-от, чего зря его жечь! Я послушно выключила. Она ушла — я включила. Ведь еду-то надо готовить.
— Слушай, ты ее отвлекай от меня, а? Все-таки вы женщины, у вас должны быть общие разговоры…
— О чем? Кто где умер и как хоронили?.. Избавь.
— Тогда работайте вместе.
— О, это мне не под силу! Она бы все рубила, колола, пилила…
— Меня призываешь к смирению, к терпению, а сама потерпеть не хочешь.
— Леня, это твоя мать, а не моя. У меня своя есть.
Тут его осенило:
— Слушай, уведи-ка ты ее куда-нибудь завтра, а? Сходите, Нин, погуляйте. Ну, например, по магазинам. А я б похозяйничал в вишеннике, пока вы там, и поставил ее перед свершившимся фактом. А иначе она не даст мне ничего сделать, хотя вишенник совершенно старый, обновить давно пора.
…Они собирались пойти в магазин, а он похаживал по огороду, как палач в ожидании жертвы, все поглядывал нетерпеливо: скоро ли она там?
Утро разгулялось пригожее — правда, ветерок с реки налетал холодный. Леонид Васильевич пожалел, что не надел свитер, но возвращаться в дом не хотелось. «Ничего, начну работать — разогреюсь».
— Леня, мы пошли! — весело крикнула Нина от крыльца. — Дойдем до промтоварного.
Это означало, что поход у них займет не менее часа. Он проводил их к огородной калитке, постоял: мать и жена удалялись, оживленно беседуя.
— И попутного вам ветра, — негромко сказал он и не мешкая приступил к делу.
Вишенник был очень запущен. Стволы толщиной в две руки стояли густо, были корявы и лишь высоко вверху имели кудрявые веточки с листвой — там, должно быть, появлялись и ягоды, не во всякий год, конечно. «Как только она достает их! — подивился он. — С лесенки? Так ведь легко хвостонуться и ухайдакаться».
А от земли поднимались молодые побеги, которым не хватало света, они тянулись вверх изо всех сил и тоже были длинными и корявыми. У них засыхали боковые веточки — и в будущем, можно ожидать, опять же только самые вершинки и будут плодоносить. Среди этой чащи стояло несколько засохших вишен, и Леонид Васильевич сначала вырубил их. Потом, сосредоточенно поразмышляв, прикинув то и это, принялся за самую старую и толстую; срубить срубил, а повалить не сумел, долго возился с нею, едва выволок на чистинку.
Вишенник приобрел вид лесосеки — полуповаленные деревца лежали так и этак.
