Операцию сделали неудачно, он провалялся в госпитале чуть ли не полгода, потом направили в санаторий, оттуда он, наконец, попал в камеру, арестовали как был, опять же таки — в пижаме и тапках, уже санаторных, на первом допросе били полным собранием сочинений Михаила Юрьевича Лермонтова в одном томе, в мягкой обложке, по щекам и по затылку. Лермонтов не помог признаться в участии в сионистском заговоре, тогда взяли резиновую палку и ею били по ногам, в камеру вернулся с распухшими икрами и физиономией, но тут Хозяин помер, и Шихмана освободили, мало того — вернули погоны, даже — из-за знания языка, стойкости, силы, тупой преданности начальству и верности ему, — взяли в девятый, новый отдел МВД, для координации работы с коллегами из молодой демократической ГэДээР.
Несколько месяцев он был загружен работой, но сумел найти мою мать — она уже работала по распределению, анализировала фекалии в районной больнице в далекой Якутской АССР, — и организовал в тайне от нее перевод в лабораторию одной из лучших московских клиник, собирался как бы случайно в лаборатории оказаться, занести собственный кал на анализ, или встретить после работы, или утром, якобы случайно, столкнуться при выходе моей матери из дома, отвезти до клиники на служебной машине, которая была в его распоряжении, но тут шихмановского начальника Судоплатова обвинили в пособничестве Берии, и Шихман за компанию вновь оказался в тюрьме.
Все уже стало серьезнее. Держали в сыром подвале, обвиняли в шпионаже, Шихман ни в чем не признавался, ничего не подписывал, тогда в одно и то же время к нему в подвал стали спускаться двое, и, сменяясь, лупили Шихмана уже не Лермонтовым и даже не резиновой палкой, а простыми крепкими кулаками, потом окатывали холодной водой и оставляли на полу. В его незамутненном, чистом сознании начали появляться первые, заполненные сомнением каверны. Потом про него словно забыли, он ждал расстрела, а его освободили, вернули в коммуналку, выплатили компенсацию. Он не знал — что ему делать, чем заняться? Вернуться в Сталинград, где теперь вновь жили Шихманы? На что жить?
И тут он встретил случайно мою мать — выйдя из булочной, она шла по Горького с отрешенным выражением лица, платье с большими красными маками, лента в волосах, белые босоножки, он пошел следом, она вошла в гостиницу «Центральная», что-то сказала преградившему путь швейцару, прошла к лестнице, а швейцар все рассказал, ведь коллег из демократической ГэДээР селили здесь, Шихман хорошо знал швейцара, тот не знал, что Шихман уже за штатом: она приходила сюда часто, номер триста девятый, постоялец записан как Зубрович, Борис Зубрович. Шихман знал этого Зубровича, не Бориса, а Карла, хорошо знал…
