«Я в Берлине. Сидоров» | страница 13
Хелена задвинула ящик комода и сказала:
— Ее бы надо выселить, а не старуху.
— Это кого же?
— Да подлючку эту, Люцину!
— А, Люцину… — махнул он рукой.
Ну, как ее выселишь? Во-первых, девчонке всего четырнадцать, во-вторых, она полька. Во всяком случае, ее родители объявили себя поляками, фамилия у них Петрушке, и по-польски говорят неплохо. Зато Люцина — ни в зуб ногой. За все то время, что служила у Хаттвигов, они с Хеленой от нее ни единого польского слова не слышали. Хотя нет, был один случай, несколько слов сказала. Прошлым летом, когда они только сюда вселились и решили просветить Люцину, сделать из нее настоящую польку. Здесь было дело, в этой самой комнате. Хелена долго ей объясняла, кто такие немцы, рассказывала о концлагерях, о миллионах погибших там людей. Девчонка внимательно ее выслушала, а потом упрямо тряхнула головой и сказала по-польски: «Это вам еще мало».
Тут-то Хелена и запустила ей в голову туфлей; тогда — пожалуй, окончательно — рухнула надежда превратить Люцину в польку. Особая история — ее внешность. Если родители поляки, почему дочь — типичная немка? Волосы рыжие, лицо — студень какой-то, приправленный красным перцем, попа плоская, низкая. Хелена клялась, что такие рожи и такие задницы бывают только у немок. Стефан не спорил, хоть и был несколько обескуражен тем, что его жена обращает внимание на чьи-то задницы.
Снова ветер застучал в окно, загудел в водосточных трубах, среди балок чердачного перекрытия; Стефан увидел, как ветки яблонь гнутся, точно проволочные. Дорога по-прежнему была пуста, никто не шел со стороны деревни.
— Небось опять налакался, — сказала Хелена.
— Кто?!
— Как кто? — удивилась она. — Солтыс [13] Саранецкий.
— Исключено. Сегодня и завтра у него дел невпроворот. Обещал прийти вместе со Стопкой.
— Как же, придет он!
Стефан посмотрел на жену с внезапным интересом: что с ней творится? Характер у Хелены всегда был не сахар, но в последнее время она стала какая-то резкая, грубая. Чуть что — выпускает когти. И неизвестно, как быть: махнуть рукой нельзя — совсем одичает, а приласкать… Ее прежняя девичья застенчивость, которая всегда его умиляла, сменилась типично бабской злобностью. Сейчас, когда Стефан смотрел на Хелену, не зная, что сказать, она вдруг показалась ему совершенно чужим человеком, хотя он тут же, с каким-то волнующим, тревожным удивлением осознал, что это его жена. Только что, минуту назад, ею ставшая.
Хелена подошла к окну, показала рукой: