Арине тогда было одиннадцать, и музыку она ненавидела. Точнее, не саму музыку, а себя в ней. Не за гаммы и бесконечные этюды — в них-то как раз была некая веселая бесшабашность, некий вызов: а еще быстрее сможешь? а чтоб идеально ровненько, в унисон с метрономом? а еще? Все равно что бегать на физкультуре — ведь это так забавно, обогнать даже мальчишек! Или подтягиваться наравне с ними, или стоять на воротах лучше всех в классе. Гаммы и этюды, конечно, игрались в одиночку, но веселый азарт все равно чувствовался, только соревноваться приходилось не с каким-то там противником, а с «инструментом». Это мама так говорила, вместо «пианино» — «инструмент»:
— Никакого уважения к инструменту! Эта девчонка меня в гроб вгонит! — и ложилась с мигренью.
Мигрень означала темноту, тишину и непременное мокрое полотенце, которое следовало менять каждые двадцать минут. Причем, разумеется, бесшумно. Но в темноте пахнущей камфарой спальни просто невозможно было ни за что не зацепиться! За каждым грохотом эхом следовал страдальческий мамин стон… Арина жалела маму и ругала себя…
Отец, обыкновенно потакавший обожаемой супруге, на призывы «заставь ее заниматься» только хмыкал: да отстаньте. ей-богу, от девчонки, пусть занимается, чем хочет.
К восьмому классу она перечитала, да и не по одному разу, всю детективную классику: начиная от Конан-Дойля и Кристи со Стаутом и заканчивая… впрочем, как раз «заканчивать» не хотелось. Арина всерьез уселась за английский — чтобы читать в оригинале тех, кого в России переводили слишком, на ее взгляд, неспешно. Открыв для себя скандинавские детективы, подумывала насчет второго иностранного языка, но не смогла выбрать между норвежским и шведским.
К тому же именно в этот момент кто-то — не отец ли, оценивший серьезность дочкиного увлечения? — подсунул ей «Сто лет криминалистики» Торвальдсена. И Арина — пропала. Любовь к детективам не испарилась, разумеется, но рядом с гениальными сыщиками на пьедестал поднялись те, без кого современное следствие немыслимо — баллистики, токсикологи, биологи и прочие эксперты. И главное — криминологи. Оказалось вдруг, что следствие — это настоящая наука. Что и злодеи, и их жертвы вполне строго классифицируются, что преступления обладают повторяемостью. Это было как привет от Шерлока Холмса — именно он когда-то поразил Арину отнюдь не умением различить сколько-то там видом сигарного пепла, а фразой «если вы все знаете о тысяче преступлений, было бы странно не раскрыть тысячу первое».
