После этого случая невозможно стало продолжать какие-либо дела с Бонетти. Но у меня был подписан с ним контракт и на следующий год на сезон в театре «Колон», и я оказался в неприятном положении. На другой день я сидел в дурном настроении в своей спальне в номере гостиницы, как вдруг ко мне постучали. Это был не кто иной, как импресарио Вальтер Мокки — конкурент Бонетти. Он примчался ко мне на всех парах, едва прослышав о нашей ссоре с Бонетти. Мокки предложил мне немедленно расторгнуть контракт с Бонетти, чтобы петь в будущем году в его труппе. При всем том, что было раньше — разговоры Мокки по поводу моей внешности, которые немало злили меня, — предложение это казалось довольно странным. Но, как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон, и я решил, что дело есть дело. Я предоставил Бонетти и Мокки самим разобраться во всем и подписал контракт с Мокки на сезон 1920 года в театре «Колизео».
Мой брат Эджидио проводил меня на пароход.
— Ну, а теперь, когда ты уже возвращаешься в Италию, что ты скажешь о Новом свете?
— Мне нравится, — ответил я. — Не могу сказать нет, но тут надо иметь крепкую шкуру.
Настал наконец момент, когда я уже вполне поверил в свой успех. Хотя, если говорить со всей искренностью, я никогда не переставал удивляться этому. Успех приносил необычайно приятное ощущение. Но я начинал также понимать, что тут есть и оборотная сторона медали, безусловно, менее неприятная, чем бедность, но все же достаточно скверная. Когда человек по отчетам билетной кассы становится заметной фигурой, он все более оказывается в зависимости от разных людей, видеть которых у него нет никакого желания, — это импресарио, агенты рекламы, разные приживалы. От них нет спасения, хотя они и нужны. Но все это порождает своеобразное «одиночество в толпе» и ненормальный ритм жизни, который совершенно не отвечает моему характеру.
Как читатель уже мог понять, я во всем, за исключением голоса, самый обыкновенный человек. Я никогда не жаждал власти, я не философ и по характеру ничем не отличаюсь от других людей. Я самый обыкновенный итальянец, заурядный и нестроптивый. И желания у меня самые обыкновенные. Я чувствовал, что начинаю уставать от постоянных переездов с места на место, от того, что не могу побыть со своей семьей хотя бы несколько дней подряд и не имею собственного дома.
После возвращения из Южной Америки в октябре 1919 года я две недели провел в Реканати. Дочка моя доставляла мне огромную радость. Была самая чудесная пора года — золотое время сбора винограда. Внешне я как будто был спокоен, но на самом деле очень нервничал. Я устал от того, что семья моя ютилась в маленьком и простом доме вместе с моими родителями, устал бродяжничать. Я решил, однако, ничего пока не менять, оставить все по-прежнему, а когда кончится вторая серия гастролей в Южной Америке, обосноваться где-нибудь навсегда и завести свой дом. И, конечно, мне хотелось жить в Риме. Но еще мне очень хотелось купить родителям новый дом.
