Москва – Берлин: история по памяти | страница 94

Если вспоминать можно, только прежде забыв, поневоле задаешься вопросом — не слишком ли рано и не слишком ли глубоко я стал задумываться о времени, проведенном в школе, ведь мой запас образов прошлого скуден. Еще одна причина моей забывчивости заключается, вероятно, в том, что в эти безрадостные часы не происходило ничего настолько существенного, что могло бы на десятилетия запечатлеться в памяти. Что уж говорить об обязательном механизме вытеснения. Точно помню, что школу, куда я был обязан ходить — это была старая «классическая» народная школа, — я ненавидел и боялся всей душой, и мое телесное «я» немедленно претворяло мои ощущения в самые разнообразные болезни. Поскольку сам я защищаться не мог, защищалось тело.

<…>

До того, как пропали Барухи, Каро, Фалькенштейны и Варшауэры — известно, каким образом, и все же каждый раз это не укладывалось в голове, — круг общения нашей семьи менялся медленно. Первое время еще сохранялась некоторая иллюзия нормальности: вот я несу фату за невестой в синагоге на Рюкештрассе, в северной части Берлина, — на мне белая рубашка, короткие штанишки, белые гольфы, контрастирующие с черным ремнем из лакированной кожи и лакированными ботинками, и я сам себе кажусь ряженым и неуклюжим в этом маскараде. Уже велись бесконечные разговоры об эмиграции, аффидевитах, лифтах[59], квотах на въезд, но лишь один участник этих разговоров сделал обо всем этом правильные выводы и вскоре стал военным летчиком в Англии. Все эти рассуждения, перемежаемые самыми свежими анекдотами и последними слухами «еврейского радио», сводились в конечном счете к фатальному поучительному самообману: «как-нибудь все образуется…».

Позже, уже в разгар войны, во время так называемых еврейских акций то и дело появлялись родственники, они оставались на пару ночей, покидали порог нашего дома и уже никогда не возвращались. По тем же причинам мы время от времени ночевали у знакомых арийского происхождения; мы были начеку, поскольку никогда не знали наверняка, не утратил ли еще «смешанный брак»[60] своих защитных функций. О тех, кто пропал, не было никаких известий. Только однажды прошел совсем уж фантастический слух о семейной паре Грюн, Герхарде и Ильзе, состоявших с нами в каком-то сложном родстве: будто они, переодевшись в эсэсовскую форму, сбежали из Терезиенштадта[61] и вернулись в Берлин! Но это казалось крайне маловероятным. Мы о них так ничего и не знали до тех пор, пока в шестидесятых, взволнованный и потрясенный, но и с некоторым удивлением, я не обнаружил в «маленькой крепости», концлагере особого назначения на территории городка Терезин, защищенные стеклом следы пуль на стене. Надпись рядом гласила, что на этом месте после побега и поимки была расстреляна Ильзе Грюнова.