, но большинство уже смирилось с тем, что казалось неизбежностью. Мне тогда только исполнилось шесть лет, и я считал, что политика — это такое развлечение для взрослых.
А политика с этих пор заполонила все. В апреле 1933 года моего отца уволили с государственной должности и запретили ему заниматься профессиональной деятельностью. Время от времени появлялись какие-то люди, с громогласным «Хайль Гитлер!», без приглашения, они входили в нашу квартиру и скрывались с отцом в кабинете, в то время как мама с застывшим, лишенным всякого выражения лицом замирала у гардероба и прислушивалась к голосам. За столом упоминались имена внезапно пропавших друзей, иные же исчезали из разговоров, поскольку уже не были друзьями. Несколько раз я видел, как соседи, избегая встречи с нами, переходили на другую сторону улицы — такое случалось нечасто, но навсегда оставалось в памяти. Карлсхорст был типичным провинциальным городишком, где все были друг с другом знакомы, знали, у кого какие достоинства и недостатки, слабости, причуды и дурные привычки, мелкие интрижки и семейные неурядицы. И невозможно было спокойно смотреть, как этот маленький мир с множеством социальных связей, среди которых хватало и неприязней личного или семейного толка, вдруг распался, и на смену этим связям пришла новая, неизвестная доселе вражда, мелочные кляузы и доносы. Малокровный, всегда немного стеснительный господин Хензельманн, чей сад граничил с нашим, теперь часто появлялся у окна в униформе и со строгим выражением лица наблюдал за происходящим по нашу сторону забора. Однажды, в честь дня рождения одной из моих сестер, мы устроили в саду праздник с бумажными фонариками, и он вызвал полицию, поскольку счел, что шум ему мешает. Когда я спросил отца, что в те годы удручало его больше всего, он назвал не успехи Гитлера, непрерывно следовавшие один за другим, не слабость внутреннего и внешнего противника, — тяжелее всего ему было смотреть, как, начиная с весны 1933 года, вдруг опустело окружающее его пространство. <…>
Мой уход из школы предвосхитило событие, произошедшее примерно годом раньше. Однажды утром я почему-то — уже не помню, почему именно, — оказался в школе за четверть часа до начала занятий. Сидя в пустом тихом классе, оцепенело глядя на тусклое зимнее утро, я в конце концов заскучал, достал складной ножик и нацарапал на свежелакированной парте карикатуру на Гитлера — именно такими карикатурами многие из нас в те дни, забавы ради и чтобы обратить на себя внимание, разрисовывали стены домов, афишные тумбы и двери вагонов метро: вертикальный овал, в самом верху слева направо его пересекает слегка изогнутая линия, чуть ниже середины — плотная штриховка. В этих каракулях, по нашей задумке, всегда безошибочно угадывалась голова фюрера.
