10 ноября 1938 года, с опозданием на день после «Хрустальной ночи», когда штурмовики сожгли дотла синагоги и устроили погромы, архайльгенский штурмовой отряд разгромил типографию и квартиру издателя Арона Рейнхардта, выпускавшего «Архайльгенский вестник». В этой небольшой газете он часто печатал трогательные стихи собственного сочинения о родине. Его дочь Иоганна от страха выпрыгнула из окна. Она сломала себе позвоночник, и никто не решался вызвать «скорую», пока не пришел пастор Грейн, этот отважный Черный Карл, единственный участник открытого Сопротивления, с которым я познакомился за все двенадцать лет режима.
Иоганна Рейнхардт умерла в дармштадтской больнице, отец Иоганны повесился на ее кровати. Доре Штерн с улицы Хундгассе, которую еще называли звездной Дорой, штурмовики разбили окна. Один камень тяжело ее ранил, и через несколько дней она тоже умерла. Об этих событиях в ноябре 1938 года говорила вся деревня, но никто не знал наверняка, что произошло, — слухи ходили самые противоречивые. Будто Иоганну Рейнхардт выбросил из окна один из штурмовиков. Или в него стреляли? А может, он сам выстрелил себе в ногу, когда доставал пистолет? И как же тогда погиб Арон Рейнхардт?
Я сильно возмущался, когда в 1933 году штурмовики свели в могилу моего хорошего знакомого, торговца куриным кормом. Хорошо помню, как я негодовал по этому поводу во время школьной прогулки, — это одно из моих ранних детских воспоминаний. Пять лет спустя, в 1938 году, утром, по пути в школу, я увидел горящую синагогу. Это зрелище показалось мне жутким и тягостным, но все-таки возмущения у меня не было. Говорили, что это показательная акция из-за убийства немецкого высокопоставленного лица, совершенного в Париже каким-то евреем.
Другие происшествия, последовавшие за поджогом синагоги, относили к досадным перегибам, на которые уже тогда приходилось волей-неволей закрывать глаза. Перед горящей синагогой некоторые мои школьные товарищи остановились — пожар представлялся им достаточно веским основанием, чтобы прогулять первый урок, они думали, никто не решится их за это наказать. Но когда они, наконец, подошли к воротам школы, там стоял директор Монье, он записал их имена и потребовал, чтобы они остались на четыре часа после уроков. За что он их наказывал? Только ли за недисциплинированность, как это было написано в официальном объяснении? Или он был возмущен тем, что ученики проявили жестокость? Его поведение, как это часто бывало, осталось загадкой, разгадать которую юным гитлеровцам было не так-то просто.
