Она была рада увидеть меня, мы гуляли, взявшись за руки и вспоминая беззаботные годы, затем договорились встретиться вечером, чтобы наконец слиться в любовном порыве и не разлучаться никогда более.
Всю оставшуюся часть сна я метался по фантазийному городу теней, летаргическому Калининскому району в бесплодных поисках возлюбленной, пока наконец не проснулся окончательно.
Следующий день прошел быстро и бесполезно. Я разве что успел сходить в супермаркет за перекусом и погулять по окрестным холмам, насладившись видами Днепра и Киево-Печерской лавры.
Впереди ждало новое приключение, очередной увлекательный вояж.
***
Около двух часов пополудни за мной в гостиницу заехал Геннадий, с которым мы близко сошлись за время работы над корпоративной сделкой.
У Гены была новая Шкода, на номерах вместо обычных комбинаций цифр и букв было написано коротко и ясно: «ЗАКОН».
Мы лихо выкатили из города прямиком на одесскую трассу. Мой попутчик отличался разудалой манерой вождения, развивая на прямых участках до двухсот километров в час и более.
Некоторое время я сидел, вжавшись в кресло и вспоминая известные молитвы, но затем, приноровившись и прочувствовав, что качество дорожного полотна, чешско-немецкой иномарки и шоферское мастерство сомнений не вызывают, расслабился и даже стал получать удовольствие от скоростного путешествия.
— Voyage, voyage. — Пела автомагнитола.
Проносившиеся калейдоскопом украинские просторы будили в буйной головушке разнообразные аллюзии и образы.
Чудилась стремительная конница, всадники революционного Апокалипсиса, в облаках кроваво-красной пыли мчащаяся навстречу приближающимся с трех сторон отрядам Махно, Петлюры и Деникина, чтобы сойтись на перекрестке судьбы и сразиться в смертельной, но идеальной с точки зрения кинематографа схватке.
— Усталость забыта, колышется чад, — в мозгу звенели путаные строчки из песни незабвенного Яна Френкеля. — Но снова копыта, как песни звучат.
— Plus loin que la nuit et le jour, — вторило радио. — Dans l’espace inoui de l’amour [7].
— Voyage, voyage. Et jamais ne revient [8].
Вспомнилось, что в седьмом классе молоденькая учительница русской литературы, черпавшая вдохновение и экзальтацию в символистах Серебряного века, высказала гипотезу сатанинского происхождения Красной звезды, позаимствованную, кажется, у Федора Сологуба. Тогда мне, агностику и председателю пионерского отряда, эта теория показалась притянутой за уши инсинуацией маргинальных псевдо-интеллектуалов. Сейчас же все встало на свои места.
