Она и действительно обернулась, окинула их дом невидящим взглядом, скрылась в подворотне.
Он все еще стоял у окна и вдруг вспомнил себя в школе, давным-давно, в седьмом, нет, в восьмом классе, на маленькой сцене. Он был тогда во фраке, в жабо, в широких поношенных школьных брюках со вздувшимися коленками, с цилиндром в руке.
Таня Денисова читала монолог Татьяны. Сколько пугающей холодности было в ее глазах!
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
Она поднялась и царственной походкой направилась к кулисе. Ах, если бы он мог ее задержать, ответить, сказать свой текст. Но он не мог, не имел права. А у Пушкина, которого они так старательно проходили с пятого класса, не нашлось для Кулябкина нескольких нужных слов.
Он вытянул руки, прошел несколько шагов по сцене и неожиданно для себя произнес:
— Таня!
Она обернулась, удивление возникло в ее глазах — такого текста не было.
— Что? — растерянно спросила она.
— Ничего, — не нашелся Кулябкин.
Он так и стоял в свете маленьких юпитеров, опустив голову, ждал, когда замолкнут аплодисменты.
Борис Борисович открыл дверь, повесил на вешалку плащ, прошел к Юльке.
— Боря? — позвала Лида.
Он остановился около кабинета, она сидела спиной к нему.
— А я, кажется, все-таки нашла фразу. Прочесть?
— Прочти, — сказал он.
— «Усиление ферментных систем, — начала она, — каковое может быть достигнуто введением цитохрома, невольно приведет к изменениям в ионной среде». Правда, хорошо?
— Да, — не совсем уверенно сказал Кулябкин. — Только зачем же «каковое»? Лучше — «которое».
— Почему? — не поняла Лида.
— Да так, — уклонился Кулябкин. — Красивее.
— Какое это имеет значение?
— Никакого, — согласился он.
Он выстроил пенициллиновые бутылочки, как солдатиков, в затылок, поставил рядом пузатый флакон с микстурой, подмигнул Юльке.
— Сми-ирна! — крикнул Кулябкин смешным голосом. — И не разбегаться без моего приказа.
— Отпусти их, — попросила Юлька. — А то они устанут.
— Во-ольна! — крикнул Кулябкин и смешал строй.
Он услышал приближающиеся шаги Лиды, обернулся.
— Мне никто… не звонил? — спросил он.
Она смутилась.
— Звонил? Нет… А разве должны?
Он не ответил, пожал плечами.
— Я ужасно жалела, — сказала она, — что не успела догнать тебя на лестнице: у нас совершенно нет картошки.
Он думал: «Нужно зайти к Тане, она ждет».
— Боренька, дружок, сходи, сделай милость…
