Борис Борисович подвинулся.
Сысоев присел рядом, вытащил историю болезни.
— Потрясающий фокус, — сказал он Кулябкину. — Работа достойная Великого Эскулапа!
Борис Борисович поглядел на него. Сысоев откинул в сторону ручку, повернулся к Кулябкину, глаза его поблескивали веселым, радостным блеском.
— Приехали, понимаешь, на последние подвздохи. Дед, думаю, лет ста. Квартирка старинная, как он сам. Гравюры какие-то, передвижники всякие на стенках, Поленов, эскизы Репина, стол девять квадратных метров, можно целую семью поместить, — одним словом, какой-то титан мысли кончается. Поглядел на него, на бабушку, которая тут же суетится, и сразу, понимаешь, в такую вот веночку попал. А фельдшеры мои тоже вдохновились. Кислородиком его потчуют. А он все это скушал, глазки открыл, поглядел выразительно на меня и спрашивает: «Я разве заболел, доктор?»
Сысоев захохотал.
— …И так, Борька, мне захотелось ему объяснить, что было с ним — совсем пустячок! — побывал он в преисподней, но мы его как-то вернули с половины пути, и вот теперь он, лежа в постельке, может продолжать любоваться своим Репиным.
— А сам небось рад, — сказал ему Кулябкин.
— Рад — не то, Боря, слово. Потому что спасли мы его или нет, это вопрос сложный, лучше говорить: представление, или — точнее — преставление по техническим причинам переносится на другой день.
Сысоев замолчал, потому что к ним подошла старушка в черной кружевной шали.
— Ах, доктор, — плача говорила она. — Мне даже не верится, что он жив… Я вам так благодарна, так благодарна, доктор…
Сысоев выразительно поглядел на Кулябкина.
— Успокойтесь, — мягко и сочувствующе сказал он ей. — Теперь опасность много меньше. Да и в больнице прекрасные врачи.
— Спасибо, большущее вам спасибо… Я даже слов не могу нужных сказать…
— Зачем слова, — немного торжественно, сдерживая улыбку, сказал Сысоев.
— Да, конечно, — сказала старушка. — Понимаете, он, видно, перетрудился за последнее время, кончал книгу воспоминаний.
Она оглянулась, увидела, что каталку, на которой лежал муж, повезли по коридору, торопливо спросила у Сысоева:
— Я хотела у вас узнать, как здесь с пропуском?
Он развел руками.
— Пока ваш супруг в палате наблюдения, пропуска, думаю, не будет. Туда нельзя проходить.
— Но, может быть, как-то? — виновато говорила старушка.
Сысоев вздохнул, повернулся к Кулябкину.
— Нельзя, а все равно хочется. Таков человек… — Его взгляд оживился, он снова повернулся к женщине, доброжелательно улыбнулся: — А вы скажите в проходной, что идете в морг. Да, да, — кивнул он, и его глаза стали удивительно наивными. — Всегда пропустят.
