Людвиг поскреб подбородок, потом предложил:
— Песнь Богородицы не желаете? В богослужении она именуется обычно «Magnificat».
— О, «Магнификат», конечно! — воскликнул Саша. — Разве она короткая?
— Меньше четверти часа, — сказал Людвиг.
Он пошел по деревянной лесенке наверх, на хоры, где стоял небольшой церковный орган. Саша дал последние указания Олегу, который с сомнением вглядывался в царивший в соборе полумрак, и поспешил с магнитофоном за ним. Остальные остались внизу, присев на скамьи.
С первых же звуков органа возникло впечатление, что собор ожил. Мужчина, молившийся Богородице, от переизбытка чувств упал на колени, а женщины, поначалу всполошившиеся, склонили головы, погружаясь в молитву. Марина сидела у самого входа, и, услышав орган, она, словно застигнутая врасплох во время недостойного поведения, сжалась, широко раскрыв глаза, устремленные вверх, под потолок, откуда, казалось, и текла эта небесная музыка. В этот момент сошлось все, ее платье, готический собор, окружающее средневековье, и церковная музыка, как зов религиозной совести… Она осталась одна, обнажившаяся душа в холодном потоке времени. И стало страшно.
Коля Затейкин сидел в другом ряду и, несмотря на свое похмельное состояние, тоже проникся музыкой, но по-своему. Он застыл, скрестив руки на груди, и с лица его никак не сходила маска снисходительного небрежения, с которым он отнесся ко всей этой идее посещения собора. Маска-то осталась, но многообразие новых неизведанных ощущений подавило его, и он старался не шевелиться от того, что всякое движение в потоке этой музыки казалось очевидно суетным. И потому перед глазами его оказался затылок молящегося перед статуей мужчины. От надвигающейся волнами музыки затылок этот приобретал какое-то мистическое значение — на лицевой стороне ожидалось нечто ужасное.
Густав Паулиц смиренно опустил глаза и поднял молитвенно сложенные ладони, вспоминая слова молитвенного пения. Олег, снимавший в это время догорающие свечи в подсвечнике, тоже почувствовал что-то неладное, прекратил съемку и замер, глядя наверх. Он уже слышал обращенный к нему зов, но еще не знал, что на это надо отвечать.
Прозвучал последний аккорд, органист опустил голову со вздохом, и орган затих.
Саша выключил магнитофон.
— Нормально, — сказал он, глянув на часы. — Больше восьми минут!..
— Вы довольны, мессир? — спросил Людвиг холодно.
— Маэстро, вы — гений! — сказал Саша, похлопав его по плечу, и пошел по крутым ступеням вниз.
