Да здравствует карнавал | страница 25



Олег шел среди церковных скамей ему навстречу и накручивал по привычке завод камеры.

— Как у тебя, Олежек? — спросил Саша. — Интерьеры сделал? Все нормально?

— Вскрытие покажет, — сказал Олег. — Но там был один совершенно гениальный блик!..

Он снова вернулся в мир привычных ценностей и даже почувствовал от этого облегчение.

— Ну что, Густав? — склонился Саша к сидящему Паулицу. — Вы обещали показать нам библиотеку магистрата. Я помню.

Паулиц пришел в себя, вздохнул и кивнул головой.

— Да, мессир, конечно.

Они поднялись и вышли из-под сводов собора.

— Ты какой-то бесчувственный, — буркнула Марина своему мужу, когда тот попытался взять ее под руку.

— Глупая, — усмехнулся Саша. — Я берегу остроту чувств для монтажного периода.

Они шли по узким улицам города, впереди Густав Паулиц с Мариной и Сашей вел неторопливую беседу, за ними шел Олег с кинокамерой в руках, время от времени останавливаясь и снимая любопытную деталь, эпизод или открывшийся пейзаж. Он чувствовал себя охотником за выразительными кадрами. Последним шел Коля Затейкин, погруженный в страдание. Прохожие почтительно раскланивались с Паулицем и провожали компанию любопытствующими взглядами.

На улицах уже ясно были видны приготовления к празднику. До начала карнавала, приуроченного к празднику Пятидесятницы, оставалось четыре дня, но горожане уже украшали фасады домов, развешивали гирлянды и наряжали забавные чучела. Мимо съемочной группы двое парней провезли тележку с огромной бочкой, и Олег, отскочив в сторону, немедленно зафиксировал это на пленку. Туда же попала замеченная им виселица с подвешенным чучелом, набор холодного оружия в одной из лавок, а также свинья, развалившаяся по случаю жары в грязной луже посреди улицы.

— Мои вкусы остались в древнем мире, — отвечал Паулиц на один из вопросов Саши. — Ведь именно тогда человеческий разум достиг вершин гармонии. С тех пор все только разваливается.

— Сами-то вы рады карнавалу? — спросил Саша.

Паулиц весело рассмеялся.

— Конечно! Хотя это действительно напоминает вакханалию, но в нем живет дух древнего свободомыслия…

Вдруг он остановился и помрачнел. Заметив это, Саша проследил его взгляд и повернулся, чтобы увидеть, что его расстроило.

На перекрестке, у стены дома, сидела на земле светловолосая девушка в какой-то пестрой бесформенной мешковине. Безмятежно и радостно смотрела она по сторонам, то и дело пытаясь что-то сыграть на дудочке, которую держала в руках. Ничего, кроме мерзких звуков, у нее не получалось.