— Евгений Палыч решил приударить за красоткой? — сказал он даже не мне, а девушке, противно осклабясь.
Возникло ощущение, что в дыне сделали кривую прорезь.
Улыбка девушки погасла. Утро было безнадежно испорчено и грозило перерасти в такой же по качеству день. В который раз я подумал, какого рожна я здесь делаю. Меня никто не понуждал. Подвигов захотелось? Чудес? Никто не должен уйти обиженным? Уже по предыдущим свои экзерсисам я знал, что ничем хорошим это не кончится.
— Куда собрались, Евгений Палыч? — пристал начфин.
А твое какое собачье дело?
Я пробормотал, что мне по делам надо, и Холуянов само собой увязался за мной. Девушка — портье одарила меня презрительным и одновременно жалостливым взглядом. Я упал в ее глазах. Не впервой.
— Куда пойдем? — энергично поинтересовался начфин.
Тут бы и сказать ему, чтобы отстал, но куда уж мне, с моей вшивой интеллигентностью, как обозвал бы Вальжан.
И ведь пойдет, зло подумал я. Такие люди не понимают намеков. Весь день будет срать мне в мозги.
— Мерзкий городишко! — начал Холуянов какать мне в голову. — Тут еще кино снимали «Шербурские зонтики». Там Катрин Денев играла, страшная как все француженки.
Мне стало плохо.
Утопиться что ли? В Заливе?
Помогло чудо. Нет, Великий Лука не вышел из — за угла, босой и всесильный, хотя я теперь поверил бы чему угодно, лишь бы освободиться от этого паука.
Давешняя старуха, накаркавшая нам с вечера скорую погибель и сидевшая на корточках, вдруг решила подзаработать, вскочила и засеменила к нам со словами «Доне муа, силь ву пле! Подайте ради Великого!»
По всем расчетам она должна была впереться в меня, уж такой я невезучий, но в последний момент споткнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в лацканы пиджака начфина. Пиджак был хороший и дорогой. И лучше не стал, когда старуха блеванула на него.
— Sors de là, vieille! — вырвалось у Холуянова.
Странно, за все время я не слышал от него ни слова по — французски.
Меня здесь просто схарчат, понял я. Где ты мой друг и палочка — выручалочка Вальжан[14]?
Я думал, начфин ударит старуху, уж больно зверское сделалось у него лицо. На мгновение сквозь наносной нафталин и лоск, сквозь покрытое тональным кремом ухоженное лицо проступила истинная личина. Потом он словно опамятовал и взял себя в руки.
— Проклятая старуха! — выругался он и предупредил меня. — Я сейчас быстро переоденусь и вернусь.
Он скользнул в дверь, а я как дурак остался ее сторожить.
Старуха закурила и сказала:
