— Я иду… иду… иду… а ты меня не обижай… и меня не пугай… и меня не щипай…
Оля взялась за ручку и приоткрыла дверь.
«Эмммэу!» — раздалось совсем близко. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь щели в заколоченном окне, переполосовывали пол ярко-желтыми линиями, и в одном светлом пятне вздымалось нечто черное, мохнатое и живое, потому что оно шевелилось. Оно даже старалось ползти, подобно гусенице, но это ему не удавалось. Тяжело дыша и, видимо, ценою величайших усилий, оно только переваливалось с боку на бок. С опаской Оля приближалась к существу — теперь уже было ясно, что это живое существо, а не привидение, — и все приговаривала:
— Ты кто?.. Тюлень?.. А может, олень?.. А может быть, пень?.. Нет, не пень… И не олень… И не тюлень… Это собака!.. Собака! Большая черная собачища… Ой, да тебя связали!.. Ой, бедненький пес, ой, бедный барбос, ой, черный нос… Сам черный, а нос копченый… Как копченая колбаса нос у этого пса…
Так все смелее и смелее, говоря в рифму, чтобы чувствовать себя пободрее, Оля склонилась над собакой и принялась ее разглядывать. Зрелище было это весьма печальным: собака лежала на полу, крепко связанная бельевой веревкой. Передние лапы ее были притянуты к задним, а морда обмотана виток к витку старым электрическим шнуром.
— Вот почему ты не можешь лаять, как все!.. Ах ты, бедненькая.
И Оля стала пытаться размотать провод. Наконец, она открутила его концы и освободила собачьи челюсти. О! Как залаяла эта собака! Каким ужасным хриплым лаем наполнился весь объем этого старенького особняка, казалось, что стропила рухнут от зычного песьего голоса!
— Только не лай, не лай, а если хочешь, то зевай! — весело командовала собаке Оля, склоняясь над узлом веревки, стягивающей передние лапы. Ну, что же делать? Узел был крепкий, его затянули так, что подковырнуть веревочную петлю девочке не удавалось. Но собака больше не лаяла.
Вдруг послышались громкие голоса. Клеенка на входной двери откинулась, и в дыру протиснулись одна за другой три фигуры, едва различимые в темноте, а может, их было и больше. Ой!.. Оля просто рухнула на корточки, подползла к двери, затворила ее и боком, неудобно прижалась к собаке. Даже дыхание у нее пропало… Клеенка опустилась на свое место, и в прихожей снова воцарилась темень. Фигур теперь видно не было, зато внятно слышалось прерывистое дыхание пришедших, да страшно, волчьими глазами, вспыхивали и гасли ярко-алые пятна, передвигаясь в темноте, словно кровавые светляки.
