И еще врезалась Вере в память картинка из далекого-предалекого детства.
Накануне Василеи, в субботу утром, ушла она с подружками по ягоду на болото и пробавилась, как всегда, почти до вечера. Возвращаясь домой с полными туесками земляники, девочки и не заметили, что Чернушка приотстала от компании. А она, решив добрать ягод в поллитровую баночку, лазила на коленках по пыльноватой обочине дороги. Да так увлеклась, что не обратила внимания на остановившуюся от нее метрах в двадцати грузовую леспромхозовскую машину. Шофер, приземистый лысоватый мужчина в косоворотке, воровато оглянувшись и прислушавшись вроде к чему-то, не спеша направился к ней. Приветливо взмахнул рукой, которая у него странно вздрагивала и шевелилась в воздухе: «Много набрала, девочка? Ого!» — притворно удивился он. И вдруг молча, сильно толкнув ее в грудь левой рукой, а правой на лету ловко подхватив увесистую корзинку, — со всех ног кинулся к машине. Уже в кабине оглянулся, возбужденно фыркнул и заученно воткнул третью передачу. Чернушка, плача навзрыд и пока еще не прислушиваясь к боли в саднящем от удара о пенек плече, подождала, пока машина тронется, и побежала вслед за ней, несвязно крича и махая алыми от ягодного сока кулачками до тех пор, пока кузов грузовика не скрылся за лесным поворотом…
Зарывшись с головой в мягкий прохладный мох, она решила не возвращаться домой. Что ей было до того зла, которое цепко, как репей, укоренилось в душах людских? С нее достаточно было на этот раз того, что у нее отобрали ягоды, что ее заели за день комары и мошкара, а с самого утра она укусила два раза хлеба… Но не это, было самое страшное: как показаться после случившегося на глаза отцу? Разве поверит?..
Отыскали ее через несколько часов под елочкой: свернувшись калачиком, Чернушка спала на сухой, жестковатой подстилке из прошлогодней хвои. Когда Никодиму сказали об этом, он нахмурился: «У-у, вовчанё!»
Потом были еще обиды, когда, например, после окончания восьмилетки Вере было отказано в пяти рублях на выпускной вечер. И как вначале ни было горько и стыдно, со временем и эта деспотическая выходка отца зарубцевалась в душе. Обиды… Мало ли она успела забыть их на своем коротком, как чужие платьица, донашиваемые ею, босоногом веку? Обиды осыпались, как цыпки на ногах, а Чернушка как-то незаметно для хотомльцев выкрасовалась в стройную, как молодая вишенка у забора по весне, черноглазую привлекательную девушку.
