Выпивал умеренно, как, впрочем, умеренно и обижался, когда ему после водки предлагали сухое вино или сладкий чай…
В воскресенье Демьян сделал рейс в Пинск, побывал на тамошнем базаре, наслушался людского гомона и поросячьего визга, заглянул в гастроном и под вечер выехал обратно. За спинкой сиденья у него стоял «законный» пятилитровый бидон со сливками, аккуратно запеленатый к целлофан. Там же, в привычном полутемном месте, лежали два мягких круглых полена докторской колбасы, четыре пухлых батона и особняком — плотно задвинутые в угол — стояли две зеленоватые бутылки пива. Вся покупка обошлась в недельную левую выручку. Вообще, не густая неделя вышла…
На лобовом стекле, зацепившись за дворники, полоскались на ветру белые хлопья паутины, в придорожных канавах и низинках, поросших с берегов репейником и лозой, накапливался туман. Тугой и прохладный воздух, напитанный сладким дымком картофельного поля, целебным настоем палой листвы и перезревшей калины, сочившейся по веткам на привядшую, местами уже помертвевшую траву, пьянил голову… Осенины. В такую пору человеческая душа хочет быть чище и возвышеннее, освобождаясь на время, пусть на несколько мгновений, от мелочного, суетного, преходящего…
Заученно, едва уловимо шевельнув плечами, Демьян освободился от полушубка, закурил. Теперь, на полдороге, он пожалел, что не подобрал на городской окраине двух пареньков: «Студенты, конечно, за спасибо норовят проехать… Нет, надо было подобрать, всех денег все равно не закалымишь». Глянул в боковое зеркало на дорогу: из-под колес веером разлетались разнокалиберные камешки, звонко отматывалась с темных катушек колес металлическая лента гравийки; напрасно он, напрягая зрение, пытался различить на ней елочку следов — шины вконец облысели. Увидел собственное отражение в зеркале, серебристую прядку волос, выбившуюся из-под шапки, хмыкнул: «Вместе нас выбракуют: тебя — на переплавку, меня — на пенсию». И опять Демьяном овладело до отупения знакомое состояние одиночества, которое случается, когда рядом нет пассажира и не с кем перекинуться даже словечком. Сегодня это состояние обострилось и перешло в чувство безысходной тоски от простой мысли, что прожил жизнь не так, как надо бы…
— А как надо? Кто знает? Может, ты, молоковоз, знаешь? — спросил вполголоса, подождал ответа и, кивнув воображаемому собеседнику справа, горько усмехнулся, — То-то же. Любим мы, чуть что, причины разные выставлять, как щит, для страховки…
