.
[26]. Действительно,
опустошение современного мира в результате эксплуатации его ресурсов, снятия важнейших запретов, падения основных священных объектов заставляет, с одной стороны, постоянно мечтать о пространстве, а с другой, постоянно ощущать его нехватку. Сужение мира за счет прогресса коммуникации одновременно усиливает чувство пространства и его охвата и создает тревогу схлопывания этого пространства (тревога, артикулированная Хайдеггером в его докладе "Вещь"
[27]). И то, и другое ощущение тематизируют пространство и усиливают имперскую легитимность. Образ империи как необъятного, необозримого пространства всегда сочетался с жалобами на нехватку этого самого "жизненного" пространства и соответствующими завоевательными войнами. Не случайно тематика империи развивалась с 1960-х годов в языке научной фантастики: растущая интеграция мира, его колонизация создавали ностальгию по новым "варварам"-завоевателям или новым колониям для завоевания. Фантазм бесконечных "космических" пространств и населяющих их инопланетян служил важной формой политического самопознания человечества, в ситуации, когда структурирование пространства и знакомство с обитателями мира сочеталось с нарастающим отчуждением человека от самого себя и с опустошением политического и сакрального. В отсутствие инопланетян человек сам разыгрывает роль инопланетянина, роль чудовищ выполняют машины, роль варваров — бюрократы. Победившая (или почти победившая) либеральная демократия у нас на глазах в теократическую империю. У Негри и Хардта пространственность характеризует не только Империю, но и противостоящие ей "множества". "Множества" присваивают пространство, которое опустошает Империя. Помимо творческой способности, последние имеют еще одну важную характеристику — постоянную мобильность. По странной, но вполне спинозистской логике, Негри и Хардт выводят пространственность множеств из их движения: "…передвижения масс расширяют границы пространства, а их перемещения создают новые места обитания"
[28]. Пространство здесь — это пространство странствий и странников. Но в то же время Негри и Хардт не видят ни внешней страны, откуда приходят эти странники, ни внешнего взгляда, который их остраняет. Они трактуют пространство не как форму внешнего (как оно обычно мыслилось в традиции), а как продукт внутренней активности, избыточной творческой энергии человека.
— В-третьих, империя (как и многие другие термины, означающие власть — в частности, само русское слово "власть", "волость") традиционно связывается с контролем над пространством. Империя отличается от государства, помимо прочего, своими размерами, своей открытостью вовне, то есть постоянной экспансией. Государство
