: если и французская республика погибнет, то она останется монументом свободы для будущих поколений. Заметим "коперниканский переворот", смещение исторической точки зрения, содержащееся в этой фразе: посмотрим на себя глазами отдаленных будущих поколений, так же как мы смотрим сегодня на римлян. Похожий коперниканский переворот предлагает в своей теории революции Вальтер Беньямин, когда выводит революцию из взглядов прошлых поколений, устремленных на нее как на свое будущее. Беньямин приходит в результате к понятию революционного момента остановки как монады, в которой отражается вся история. Революция, взрывая "континуум истории", вскрывает поры момента, поры субъекта, и в них вторгается вся огромность времени и пространства.
Пространство неотделимо здесь от
остранения. Переход от революции или республики к империи вводит в политический горизонт звезды и планеты
[17], то есть те предметы, которые аннексировать, по известному замечанию Сесиля Родса, невозможно, но которые подчеркивают, своим безразличием, одиночество имперского субъекта в бескрайнем и безграничном пространстве.
Как пишет Гуссерль, в связи со своим коперниканским эпохэ, область чистой имманентности, открытая в результате задержки сознания и подвешивания отчужденных структур "факта", "прочно изолирована внутри себя и однако лишена границ, которые могли бы разделять ее с другими сферами"[18] Поэтому экспансия революции начинается не как империализм, насаждающий некую модель, а как непризнание границ вообще.
Углубляющийся кризис революционного общества втягивает в себя, как воронка, все существующие мировые противоречия, служа точкой притяжения и политическим оффшором для всего мира (Франция 1790х или Советская Россия 1920х). Причем событие происходит не только и не столько в данном времени и месте (Франции 1790х), но в самых разных точках, обращенных к ней: в будущих поколениях, как у Сен-Жюста, или в немецком обществе, сочувственно наблюдающем за революцией, в котором парадоксально увидел локус революции Кант [19]. Только во вторую очередь из этой заинтересованности всего мира рождается самовосприятие революционного общества как образца, его желание не только впитывать чужое, но и показывать себя.
Экспансия революции движется не только имманентистским непризнанием границ, в духе декларации Троцкого в Бресте, но и другим аспектом коперниканства: точкой зрения внешнего, огромного мира, который неотрывно смотрит на революционного субъекта и переполняет (или опустошает) его. Наполеон, по крайней мере в начале своей деятельности, вдохновлялся революционным мессианизмом этого толка: известна его произнесенная в Египте фраза: "Солдаты! 40 столетий смотрят на вас с вершин этих пирамид!". Но поздний империализм Наполеона и особенно империализм конца 19 века работал уже в другой логике: здесь центральная точка зрения вновь была присвоена субъектом-государством, а открытый в результате революций бесконечный мир предстал как пустое пространство, объект внешней экспансии,
