— Я им говорю: дети мои, человек подобен горцу, который поднимается на вершину. Он падает на колючки и камни, петляет по склону, но с каждым шагом оказывается выше и выше. Только глупец или слепой могут думать, что, упав один раз, надо падать все ниже в бездну…
Наклонившись над столом, Фабиан улыбается из-под повязки на усах и борется с жареным зайцем, который не хочет стоять на блюде. Подрумяненный, нафаршированный крутыми яйцами, он не держится на задних лапах, заваливается на бок и пучок петрушки держит во рту как-то криво, неуклюже. Мало того, на блюдо налит соус. Похоже, что заяц помочился и, бедолага, стоит кое-как, глядя вытекшими глазами на то, что сейчас натворил… Фабиан выпрямляет его и уговаривает в рифму:
— Зайчик, ровненько сиди,
Веселей на нас гляди…
Но все без толку, и Фабиан прерывает вдохновенную тираду Генстого:
— Профессор, будь добр, придержи его сзади, а я как-нибудь закреплю, чтоб он не падал…
Багровый, потный Генстый с серьезным видом втыкает зайцу под хвост вилку, а Фабиан украшает передние лапки листьями салата и бурчит сквозь повязку:
— Ты б это ему сказал, зайцу глупому. Ему объясни, что падать не надо…
Раздается стук в дверь. Фабиан срывает с головы и усов повязки и бежит отпирать. Должны прийти дамы, перед ними надо выглядеть прилично. Сначала является Заремба с супругой. Фабиан галантно приветствует их, берет под руки и провожает в комнату. За ними приходит панна Малгоша.
— Прошу, прошу, — сияет Фабиан.
И вот гости чинно сидят за столом.
Станислав Заремба без конца теребит накрахмаленные твердые манжеты, застегнутые огромными, круглыми запонками из кости. Помещичьи усы лихо закручены вверх. Он чрезвычайно учтив со своей бледной, тощей женой, хотя она всего лишь простая швея. У нее очень худые, костлявые руки, они выглядывают из тесных рукавов цветастой блузки и кажутся совсем прозрачными. Она сидит очень прямо, тонкие белокурые волосы собраны в кок. Узкое спесивое лицо неподвижно, как маска; когда она берет что-нибудь с тарелки, кажется, что вилка приклеена к пальцам… Заремба пробует угощение осторожно, с аристократической брезгливостью, будто не доверяет повару, а сам глотает слюнки, поглядывая на жареного зайца. За женой он ухаживает так грациозно, словно на опереточном пиру у царя. Он называет ее «мать»:
— Мать, чего тебе положить — салату, огурчиков?..
Небрежно согнув запястье, как шарнир, она отвечает с легким прононсом:
— Спасибо, Сташу… Не беспокойся…
