Он перешел речку вброд, тенистым берегом протащился несколько шагов, поднялся на холм и, оглянувшись, увидел Густу и Ингольфа. Они стояли рядом в холодном сером сумраке и ротфронтовским салютом посылали ему последнее «прощай».
* * *
Ноябрь на дворе, лютует свирепый ветер, срывает пожелтевшие листья, метет по тротуарам, а синь прозрачно и студено раскинулась над городом. Уже возведен восьмой этаж дома, вокруг стало просторней, куда ни глянешь — безграничная даль. Что-то величаво-спокойное ощущает Невирко в этой земной безбрежности, которая открывается перед ним. Правда, времени на разглядывание у него немного, кран не стоит, и у хлопцев сегодня рабочее настроение. На свежем ветерке как-то бодрей работается. К тому же у бригадира Найды взгляд стал строже, появилось в нем что-то недоверчивое, придирчивое. Переживает за своего молодого друга Петра. После ночного происшествия, расставшись с патрульными, Найда ни словом не упрекнул Петю. Милиционеры ушли, дед Жугай побрел осматривать свой объект, Виталий тихонько улизнул. А Найда сел на продавленный диван и попросил Невирко рассказать все как было. Когда дослушал до конца, достал сигареты и глубоко затянулся дымом. И, затянувшись, с такой печалью глянул на Невирко, что тому стало стыдно.
Молчали минуту, другую. Наконец Петр не выдержал:
— Простите, Алексей Платонович… никогда больше такого не повторится.
Найда снова жадно затянулся.
— Не о том говоришь, Петя.
— О чем же надо, Алексей Платонович?
— Кроешься от меня со своей любовью.
— А-а!.. — будто простонал Невирко и сразу сник, потускнел. Говорить было нечего. Он опустил голову и выдавил из себя едва слышно: — Нету любви… Все покончено… — И совсем тихо: — Только больно, Алексей Платонович!
— Я вижу, что больно, — поднялся с дивана Найда. Его большая, разлохмаченная тень накрыла сидящего на стуле Петра. — Потому и девчат привел на площадку. Где всё нашими руками… нашим потом трудовым… — Он положил хлопцу на плечо руку. — Ты вот что… Ты чуток потерпи, не поддавайся. Без дурости всякой… Коли она тебя любит, то придет. Простишь ей, и будет у вас все хорошо…
Он сделал шаг к двери, обернулся, глаза его стали суровыми.
— Но ежели блудить и канителить будет… гляди! — Переступил порог сторожевой будки и быстро исчез в темноте.
Найда, конечно, понимал, что вмешиваться ему негоже. Дело тут нешуточное, с любовью связанное, как стало теперь совершенно ясно — с большой любовью. Но вот задача. Что Петр любит Майю Гурскую, он нисколько не сомневался. Да любит ли его Майя? И какая это может быть любовь, если замужем? На хорошее его положение позарилась, на деньги? Сперва изменила парню. Потом в Лейпциг ему письмо прислала. Потом на вокзале бросилась с поцелуями. Шальная! И он ошалел. И от этого может натворить больших глупостей. Слава богу, что удалось замять ночную историю. Неизвестно только — удалось ли? И как дальше поведет себя парень? Оставит ли Майя его в покое? Поэтому-то так внимательно присматривался Алексей Платонович к Петру Невирко. И готов был, если что, вмешаться самым решительным образом.
