Гестаповцы пока не появлялись. Не было никаких перемен ни в худшую, ни в лучшую сторону. Все те же перевязки, казенные улыбки старого Шустера, обещания что-то выяснить.
Иногда в клинику заглядывал Шустер-младший. С черной свастикой на рукаве, с пистолетом на поясе, военная выправка, солдатский шаг. И все же в чем-то неуловимом — настороженность. Пробовал заговаривать со Звагиным. Намекал на полную безвыходность, Москва и Берлин, мол, уже обменялись дипломатическим персоналом, но вы, герр Звагин, в числе тех, кто не пользуется дипломатическим иммунитетом (где-то, подлец, успел услышать и такое!). Было ясно, что инженера Звагина он держал по приказу сверху, что какие-то берлинские сановники чего-то хотели от него, что Шустеру было приказано настаивать, давить, уговаривать.
— Я им нужен как военный фортификатор, но Шустер еще не знает, как я отнесусь к этому. Я чувствую: он готовит почву.
— Ведь ваши книги переведены на немецкий! — воскликнул Алексей.
— Верно, их больше интересуют мой мозг и мои руки. Однако… — Звагин окинул тусклым взглядом свое исхудавшее тело, посмотрел на гипсовую глыбу на ноге, — ничего они из меня не вытянут.
И в его голосе Алексей уловил металлические нотки. Он невольно оглянулся на дверь — рано или поздно к ним должны были явиться из гестапо, из полевой жандармерии, от самого черта-дьявола.
Ночью снова дежурила Густа. «Это хорошо, — решил Алексей, — либо она поможет нам, либо самим нужно на что-то решаться!» План у него был элементарно простой, мог удаться, по крайней мере на первом этапе, а дальше… Дверь в коридор, как всегда, не заперта, санитар-охранник, верно, храпит под окном, и нужно только подкрасться к нему… Нижняя дверь не запирается. Найда слышал, как после полуночи заходили полицейские и звонили из вестибюля. Главное — на улицу, на свободу, а там пускай ищут…
Густа пришла раньше. Была сдержанная, резкая и одновременно какая-то растерянная.
— Добрый вечер, — проговорила она ровным, бесстрастным голосом. — Как чувствуете себя, господин Звагин, и вы, господин Найда?
Они подняли головы с подушек. Алексей даже оперся на локоть. Теперь все зависело от того, что она скажет. Поздоровается и уйдет или… И почему, собственно, пришла раньше? Почему такая подчеркнуто холодная, такая чужая?
Нет, не холодная и не чужая.
Вот она шагнула вперед, положила руку на спинку кровати Алексея, рука словно стала еще тоньше и прозрачней.
— Мой брат просил сегодня… Готовьтесь к побегу… Сегодня ночью…
