Петру это показалось странным. На следующий день после смены поехал на комбинат. В приемной — Полина. Когда он открыл дверь, ее худенькое, удлиненное личико вспыхнуло.
— Я тогда все сделала, как вы просили, — тихо сказала она ему. — Сейчас у Максима Каллистратовича люди, посидите немножко.
Усевшись возле стола, он смотрел на ее тоненькую шейку, на тяжелый узел волос на затылке, и ему вспомнилось, как он тогда, на верхотуре, отважился погладить ее по голове. Она сидела за столом неприступная, строгая, окруженная стопками деловых бумаг. Что-то отвечает людям по селектору, нажимает кнопки, говорит с Гурским, откликается на чей-то телефонный звонок. Петр представил себе все ее сложное «хозяйство» и невольно проникся уважением к этой скромной деловитой девушке. И подумал о том, что иной раз она и ему уделяла внимание, чтобы он спокойно работал, куда-то звонила, что-то кому-то доказывала, спорила, сердилась.
Улучив свободную минутку, Полина открыла дверь и пропустила Невирко в кабинет главинжа.
— Ты? — удивленно поднял брови Гурский. — Проходи, проходи. Садись. Что новенького?
В глазах Максима Каллистратовича — любопытство и в то же время какая-то тревожная напряженность. Машинально переложил бумаги, взял авторучку, словно собираясь что-то записать.
— С каких это пор характеристику для института надо согласовывать с вами? — с легким вызовом спросил Невирко. — Кажется, не один год здесь работаю…
— Ты о чем?
Возможно, он был не в курсе дел Петра.
— Для деканата справку не хотят давать в управлении. Будто я перед кем-то в долгу. — Невирко подавил злую усмешку. — Наверное, из-за анонимки, которую прислали в милицию? Или вы ничего не знаете?
Гурский быстро опустил глаза и обеими руками взялся за краешек стола. На его губах мелькнула непонятная улыбка, он поднял голову, и взгляд его стал пристально-внимательным. Произнес сочувственным голосом, что не только знает, но и посвящен в некоторые подробности.
— Значит, массовое производство! — взорвался Петр.
— Не знаю какое, — сдержанно ответил Гурский, всем своим видом изображая сочувствие. Откинулся назад, скрестил на животе руки: белые манжеты, позолоченные запонки. — Да-а, нехорошая история! Скверная история!.. Ночью, с девицами, с музыкой… Говорят, твой наставник вмешался. Правда?
Не хотелось отвечать: вопрос задан не ради ответа. Петр понял это сразу. Не ради ответа. Его тонко и умело шантажировали. И как быстро сработал механизм! В милицию, к Гурскому!..
