* * *
Комсорг Обрийчук, позвонив в бытовку, предупредил, что скоро будут соревнования и надо показать высший класс. Обрийчук всегда и всюду требовал «высший класс», выступал ли с трибуны, в компании ли друзей или за столом на товарищеском ужине. Ему везло в институте, и на комбинате, и в личной жизни. Бывают же такие счастливчики, которым удача сопутствует абсолютно во всем. Вот и в спорте. Он взялся организовать на комбинате первоклассную хоккейную команду. А уж если что задумал — добьется своего непременно.
— Чтоб ровно в пять возле стадиона! — кричал в трубку Петру Невирко, стоявшему в своей робе перед табельщицей. — Коньки подточим на месте.
Настроение у Петра было не больно веселое. Накануне был с ребятами в молодежном кафе. Была и Ванда из диспетчерской. Неплохо провели время. Только к концу все испортила Майя. Вдруг явилась со своей подругой, села неподалеку, заказала шампанское. В бархатном зеленом платье, стройненькая, красивая. А в глазах — печаль. Так и тянуло подойти и пригласить на танец. Но Виталька не пустил: «Держись и не верь! Крепче держись, старик!» Девушки вскоре ушли, и ему стало легче. Как гора с плеч. И только в груди ныло, и щемило сердце.
Каток был припорошен снежком, но его уже счищали, и лед голубовато поблескивал под косыми солнечными лучами. Петр вышел на лед. Хорошо скользят коньки, и точить не нужно.
— А у меня черт-те что! — пожаловался Виталька Корж. — На поворотах так и заносит. — Сел на скамью, устало вытянул ноги, сонно сощурился. — Эх, жизнь! Трудись, дыши, наслаждайся! — Он скосил глаза на Петра. — А ты чего скис? Ребята тебя не узнает. Говорят: мечтаешь попасть под крылышко Гурского. Получить от него благословение…
— Я с Гурским расквитался еще перед камерой, — сказал Невирко.
— Э, нет! — возразил Виталик. — Главный инженер Гурский тебе все простил. Опять тебя в президиум приглашает, в докладах упоминает. Может, и с Майкой помиришься…
— Может, и помирюсь, а может, и нет, — неожиданно для самого себя признался Петр и продолжал доверительно: — Сам, Вить, не знаю, как быть. Она теперь совершенно другая. Жалеет о своей ошибке.
— А Голубович как?
— А я тут при чем? — Я его не просил быть моим руководителем. Конечно, мне его жалко, к тому же он серьезно болен.
— Послушай, дружище, — презрительно скривился Виталик. — Есть такое старомодное словечко: порядочность. Если ты забыл, я тебе о нем напомню.
— Ты меня не учи порядочности, — буркнул Петр. — Я и без тебя знаю, что это такое.
