Лицо ее горело, голос дрожал от сдерживаемого рыдания. Он притянул ее к себе.
— Сегодня днем, когда ты позвонила, я думал, что сойду с ума, — шептал он ей нежно. — Ты словно позвонила из тех дней… Помнишь, как тогда, в общежитии?
Майя тихо плакала, и он вдруг почувствовал, что и в самом деле вернулись все прошлые дни, все звонки и признания, и ничего не было плохого, и не выходила она ни за кого замуж, и не было никакого Голубовича. Он гладил ее щеки, лоб, шею, а она, покоряясь его ласке, только плакала все сильнее и сильнее.
Когда снова зажгли свет, Майя включила магнитофон, и полилась приглушенная, грустная мелодия. Майя сидела, прижавшись к Петру, слушала, думая, а может, ожидая чего-то. Все было как прежде, и они были прежними.
Лишь массивное кольцо на пальце напоминало о другом. Тишина в квартире как будто настороженно прислушивалась к их голосам. Казалось, они очутились под колпаком на дне моря, колпак этот из тонкого стекла, и надо быть осторожным, чтобы он, чего доброго, не разбился…
— Я знаю, что в твоих глазах я гадкая, предательница, что у меня нет ничего святого, — говорила срывающимся голосом Майя. — Но у меня есть святое. Это — ты. Ты!
Он встал. Она осталась сидеть. Смотрела на него снизу вверх, преданно и покорно. Вот так слушать бы и слушать ее голос, о котором мечтал, слушать самого себя, каким был раньше, каким, может быть, уже не будет никогда. Радостно, чудесно и… немножко грустно.
Он слушал ее, стараясь вникнуть в смысл ее сбивчивого рассказа. Потом понял, что речь шла об отце. О Максиме Каллистратовиче. Узнал удивительные вещи, которые могли бы показаться невероятными, если бы о них не говорила Майя. В ее глазах было столько печали, что он стал наконец ее понимать и проникаться сочувствием. Сел возле нее. Со строгим, сосредоточенным выражением лица взял ее за руки. Она рассказывала ему, какой замечательный у нее отец, сам вынянчил ее, носил на руках, заменил ей мать и всю родню. Ведь женился он потом, когда она стала совсем взрослой.
И еще говорила о том, какой он трудолюбивый. День и ночь буквально горит на работе, не вылезает из своего кабинета, даже домой приносит какие-то бумаги, документы, планы. Иной раз Майя проснется ночью, а у него свет горит: это он срочно что-то готовит на утро. Потому и в главке его ценят, и коллектив его уважает.
Петру хотелось возразить, что не все такого мнения об инженере Гурском, ходят и другие разговоры, но прервать Майю не решился. С изумлением отмечал про себя, что не всегда был объективным в оценке главного инженера. Валят на него все неудачи, брак, некомплекты. Водители в воскресенье напьются, в понедельник их поставят на прикол в автоинспекции и не выпускают на линию, транспорт стоит, на стройках простои, люди нервничают, рвут телефоны, а виноват кто? Виноват Гурский, с него надо шкуру спускать, ему выговор, да еще самый строгий, и с работы могут попросить…
