— Извини… обстановка… Надо освоиться, — пробормотал Петр.
Майя принесла вино, сладости, яблоки. Сказала, что яблоки из их сада на Днепре. Папа очень любит копаться в саду и на огороде. Даром что начальство, а как возьмется за лопату — ого-го! Даже о больном сердце забывает.
Чувство неловкости, однако, не проходило, было муторно, не по себе, какой-то невидимый барьер стоял между ними. Может, это яркий свет люстры сковывает их? Майя грызла яблоко, на ее круглом личике появилось выражение детской обиды.
— Помнишь, ты всегда поднимал рюмку к моим глазам? — она наполнила тоненький бокальчик густым красным вином, посмотрела на него сквозь свет.
Именно сейчас ему меньше всего хотелось помнить. К чему эти воспоминания! Были обещания, жадные объятия, клятвы в верности. И они сами были совсем другие, не такие, как теперь. Неужели человеку дано испытать большое чувство только однажды? А потом — печаль?..
— Ты совсем чужой, — сказала Майя. — Если бы я знала, что ты все забыл, я бы не звонила.
— Ты хочешь повторить все сначала, но, кажется, еще древние говорили, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды.
— Тогда я предлагаю… Я предлагаю идти дальше.
— Но ты ничего не говоришь о Голубовиче.
— Его нет. Понимаешь? Нет, нет! — рассердилась Майя. — Хватит напоминать мне о моих ошибках!
Она решила взять инициативу в свои руки. Ей вспомнилось, как в свое время ее чары действовали на Петра. Разве она стала менее привлекательной? Разве так уж постарела за эти месяцы? Вот прижмется губами к его глазам… Еще немножко, еще… Взволновался? Разыгрывает из себя бесчувственного? Знаем мы этих бесчувственных, этих гордецов!
— Давай выпьем, — сказал он просто и своим бокалом словно отгородился от ее ярко накрашенных губ.
— Камень! Ледяная глыба! — воскликнула Майя.
— Выпьем за то, чтобы дальше было лучше, чем…
— Чем когда?
— Чем сейчас, вчера, позавчера, все эти дни, которые я провел без тебя. — Он выпил, обнял Майю и поцеловал в щеку.
Она совсем растерялась, подумав, что в этом доме настоящая встреча не получится. Тут все напоминает об Игоре и отце.
«Действительно, я веду себя странно, — мелькнуло в голове Петра. — И если Голубовича уже нет… Если он ушел из ее жизни… Господи, мы просто начнем все сначала. Пусть сегодня я ее как бы впервые увидел, и мы начнем все с самого начала».
Она потянулась к торшеру, выключила свет и приблизилась к Петру. Зашептала ему на ухо, что так будет лучше… Пусть он не видит ее лица и ни о чем не думает. Пусть помолчит, немножечко помолчит.
