— Знай, Самуил, я буду всегда признателен тебе. Ты делал все, о чем тебя просил мой отец. Не думаю, что я смог бы справиться с уроками без тебя. Ты помог мне шире взглянуть на мир. Ты многому научил меня. Все, что я от тебя узнал, мне очень пригодится, когда я стану кади. Кроме того, — он провел рукой по моей щеке, — я никогда не забуду о нежности, что ты подарил мне, о твоих стихах и обо всем остальном… Ты… ты был чудесен… Мне было с тобой очень хорошо, — он снова поцеловал меня, но я отдернул голову.
— Но теперь все кончено? Ты мне это хочешь сказать?
— Разве? С чего ты взял? Зачем ты устраиваешь этот спектакль? Я не хочу с тобой расставаться. Как раз наоборот, мне нужно, чтобы ты был рядом. Мне это необходимо. — Он принялся крутить в руках платок. — Самуил, ты должен понять одну важную вещь. Мы уже не мальчики, и потому нам придется распрощаться с теми вольностями и свободами, что у нас когда-то были. Кто знает, быть может, настанет тот день, когда мы оба поймем, что надо покончить с ребячеством. Разумеется, мы останемся друзьями, — поспешно добавил он, — я всегда буду тебе другом, тебе и Паладону. Как и прежде, мы будем время от времени встречаться… Беседовать о философии и магии, Боге-Перводвигателе, о том идеальном мире, который мы когда-то мечтали создать. Я знаю, насколько это для тебя важно. Мне тоже это нравилось, хотя я не всегда понимал доводы, что ты приводил. Они для меня слишком сложные.
Не знаю, что потрясло меня больше — небрежность, с которой он описал нашу страсть, или то, как он отмахнулся от веры и убеждений, объединявших нас.
— А как насчет Братства Талантов, которое ты хотел основать? Для тебя это тоже было детской игрой?
— Отнюдь, — покачал он головой, — я считаю это отличной идеей. Зачем от нее отказываться? Паладон может построить храм. Нисколько не сомневаюсь, этим храмом все будут восхищаться, — он усмехнулся и погладил меня по колену. — Впрочем, не забывай, я ведь стану кади. Долго ли я смогу мириться с твоими странными верованиями? Я ведь буду обязан защищать государственную религию… — он обнял меня за плечи. Его глаза горели, а губы дрожали. — Прошу тебя, Самуил, довольно. Я не люблю ссориться. Это меня расстраивает. Прости, во всем виноват я. У меня слишком много дел, — стянув с меня джеллабу, он опрокинул меня на кровать.
Я увидел, как надо мной нависло его лицо. Я закрыл глаза, ожидая, что вот сейчас мы снова, как когда-то, сольемся воедино… Но я почувствовал лишь прохладу ночного ветерка…
