Тут во мне будто что-то оборвалось. Вне себя от ярости я принялся мерить комнату шагами. Азиз не обращал на меня внимания. Я ударил ногой по сундуку с его вещами. Принц даже не поднял голову. Я обрушился на него с упреками, требуя ответить, в чем я провинился и чем заслужил его холодность. Азиз как ни в чем не бывало продолжал перебирать бумаги, которые принес из дворца.
И тут я вышел из себя. Я швырнул туфлю ему на стол, опрокинув чернильницу и подставку с перьями.
— Скажи мне что-нибудь! — закричал я. — Ты со мной даже не разговариваешь! Мы больше не занимаемся любовью! Ответь мне хотя бы, что я сделал не так? В чем я согрешил перед тобой?
Азиз молча поставил на место чернильницу, собрал со стола перья.
— Не валяй дурака, Самуил, — холодно произнес он, — тебя услышат слуги. Если сплетни о нас дойдут до отца, разразится скандал.
Замолчав, он смежил веки. Когда Азиз открыл глаза, я увидел в их угольно-черной глубине ледяной блеск, которого прежде никогда не замечал — может быть, потому, что принц еще ни разу так не смотрел на меня.
— Тебе следует помнить о положении, которое ты занимаешь в этом доме.
Я не мог поверить своим ушам.
— И что это за положение? — спросил я и сел, надеясь, что мой голос звучит столь же холодно, как и его.
Азиз тяжело вздохнул.
— Ты мне очень нравишься, Самуил. Поверь, это действительно так. Ты честно мне служишь, и я полагаю, что всегда был к тебе милостив и добр.
С тем же успехом он мог ударить меня ногой по лицу. Я медленно встал и, попятившись, с несчастным видом сел на кровать.
— Это ты так пытаешься меня утешить? — с горечью произнес я. — Твой пес тебе тоже очень нравится. К своим лошадям ты тоже добр.
Азиз с досадой потер лоб.
Молчание казалось мне невыносимым.
— Ты говорил, что любишь меня. — У меня предательски защипало в глазах, самообладание окончательно оставило меня, и я громко заплакал. Я заходился от рыданий, сердце мое разрывалось на части. Мне хотелось умереть.
Он медленно встал и подошел к кровати, на которой я сидел. Я думал, что он собирается меня обнять, но принц всего-навсего протянул мне носовой платок.
— Мне нужно время, чтобы подумать, Самуил. Теперь все изменилось. Я занимаю официальную должность. На меня возлагают большие надежды…
— Что? Теперь ты вдруг стал стыдиться, что у тебя в любовниках иудей? — Я шмыгнул носом.
— То, что ты сейчас сказал, было недостойно тебя, — покачал он головой.
Он присел на кровать рядом и взял меня за руку. Несмотря на нежную улыбку, смотрел он на меня отстраненно. Мало-помалу принц постигал столь важное для каждого политика искусство лицемерия и двуличия. Быстро поцеловав меня в лоб, он заговорил, явно стараясь, чтобы его голос звучал ласково и медоточиво:
